Портреты Пером (СИ)

– Я Перо. Бывший журналюга и фотограф, – поясняет свой интерес Арсений. – Что ты был на войне, знаю. Мне интересней, откуда такой кулинарный талантище.

Джим заглядывает в кружку, обнаруживает, что там закончился чай, и наклоняется зачерпнуть ещё.

– Тебе надо?

– Не, этот не допил.

– Ну… – Новая порция чая греет его перебинтованные ладони. – Война тебе точно не интересна. И мне. Так что не о ней. А после войны… Пустота. Я всегда думал, что стрелять так, как я могу – талант. Я был наёмником, элитой. Поручали задания, за которые остальные бы не взялись. Талант же грех зарывать в землю. Оказалось, проклятие. Сколько трупов на моей совести – считать не возьмусь. А убийство, Перо, человека раздваивает.

– Вот уж точно, – тихо проговорил Арсений, вспоминая, что чувствовал после своего. Иначе, как «раздвоением», это назвать сложно.

– Не у всех, – продолжал подпольщик. – Каким и легко даётся. А меня раскололо. Будто я, а будто и нет. Со стороны на себя смотрю и ничего не могу увидеть. Нет меня. Решил завязывать со своей военной карьерой. К псам её. Вернулся в Лондон… у меня тут от матери квартирка осталась. Что я умею, кроме как стрелять? Что делать? Вондылялся полгода, чуть не запил. Потом вдруг подумалось: строят же люди дома на пустырях. Пожар был, да, но возвращаются, тащат материалы, копают фундамент. И новый возводят. Может, лучше даже. Вот я и стал строить, как получалось. Много не требовал от себя. В газете о кулинарных курсах вычитал, недалеко от дома. Было всё равно, что делать, а тут… занятие мирное. Вот и… дальше – больше…

Арсений сам зачерпнул чаю, чтобы не отвлекать. Нортон рассказывал спокойно, неторопливо. Не забывал и про чай.

– Через два года уже устроился в хорошем ресторане, даже зарабатывал неплохо. Выше не лез, работал себе потихоньку. Понял, что дом-то уже и возвёл, для себя незаметно. Новый человек. Мне посетители благодарности передают – и больше ничего и не надо. Хорошо. На выходных к сестре съездить, её и племянников порадовать чем вкусным. Она со мной знаться не хотела, когда в наёмники пошёл. А тут… Работа, отношения с семьёй нормальные, жизнь не бессмысленная. Никаких убийств. И вот тут-то, как всё утряслось совсем, перед новым тысячелетием, за шесть дней ровно, меня и накрыл Кукловод.

Он обернулся на навес. Арсений тоже. Вышеупомянутый маньяк работал.

– Думал, дом не устоит, а он устоял. Ещё во многом благодаря Дженни. Когда её в январе Кукловод в особняк притащил… У некоторых людей внутренняя сила есть. Не только для себя, для других. Она такая. А когда на неё смотришь…

Джим улыбался. Арсений кивнул. Да, тут и без слов всё понятно.

– Вот и вся история. Нечего рассказывать. Сейчас из дома своего пришлось выйти, туда, на пустоту. Но как всё закончится – я в него вернусь и буду жить там с ней. Это самое важное – построить правильный дом.

Нортон выплеснул остатки чая в траву и поставил кружку в стопку других, у котелка. Носком ботинка подтолкнул выкатившийся крупный уголёк обратно к дотлевающему костру.

– Ты бы спать шёл, Перо. А то дело к рассвету. Тоже скоро пойду, как тепло от костра перестанет идти.

– Может и неплохой совет… – Арсений взглядом нашёл Файрвудов. Стояли себе у двери, о чём-то разговаривали. Вроде не ругались. – Спасибо за историю.

Джим-подпольщик кивнул и сильнее закутался в свой дождевик.

– Да не за что, чего... – И непоследовательно добавил: – Всегда перед рассветом мёрзну.

Элис – красное.

Она лежит на кровати, лениво поигрывая ножом. Тем самым, каким резала японку. На лезвии ещё остались следы засохшей крови. Элис водит по ним пальцем.

Улыбается задумчиво. Алое бальное платье – в последнюю свою вылазку в город добыл для неё – всё не помещается на кровать, складками опускается на пол. Ворохи алой ткани. Взрывы алой ткани. Куски алой ткани.

Когда-нибудь весь особняк оденется в алое.

А пока она пожелала увидеть, как будет мучиться Перо.

Лишить его сестры.

Лишить доктора.

Джека и не надо толкать в пропасть – достаточно было дать ему задание на сбор микрофона. О, Элис была довольна. Она смеялась, глядя, как убивается полуслепой калека, пытаясь в тёмных комнатах отыскать крохотные детальки. Как раздирает руки о шипы, молча, молча, гордо, напитывая бинты кровью безо всякой надежды.

Ломается.

Кажется, они могли слышать треск, с которым воля младшего Файрвуда переломилась пополам.

– Пусть живёт, – сказала Элис, откидываясь в кресле. – С него больше нечего взять.

И они оставили малыша Джека в живых. Ни Перо, ни Джим пока не догадались, что случилось.

Впрочем, Перо уже сходит сума – изрисовывает стены какими-то пятнами и линиями и ломает об них пальцы…

Трикстер улыбается. В комнате полумрак. Надо поглядывать на мониторы – куклы нуждаются в присмотре; а так он сидит на полу, скрестив ноги, и крутит бумажные розы.

– Так, лепестки вырезал… – он бросает взгляд на раскрытую книгу. Книга раньше принадлежала Уоллис, поделки из подручных материалов. То, что нужно, нашлась статья об изготовлении бумажных цветов. – Теперь всё надо надрезать…

Обрезки красной бумаги падают из-под ножниц на пол. Куча лепестков.