Португальские письма

Только теперь я понимаю, что я потерял и какого высшего блаженства я лишился; я никогда не думал, что разлука — столь большая беда и что она причиняет такое множество огорчений, даже если она как будто способна доставлять и кое-какие радости. Я покинул ту единственную на свете, которая была и поныне остается для меня всего дороже; я, правда, предвидел, что эта разлука таит в себе нечто пагубное и жестокое, но я полагал, что ее суровость будет значительно смягчена той уверенностью, что вы будете любить меня, и тем убеждением, которое я сумею внушить вам, что продолжаю вас любить. Я полагал, когда виделся с вами каждый день, что в подобных условиях я смогу однажды не увидеться с вами и не стать от этого безмерно несчастным. И все же теперь я вижу, сколь неверно то, что я воображал. Разлука приносит одно лишь злосчастье, ничто не может облегчить ее муки, а средство от этих мук мало чем отличается от самих мучений; все в ней дает повод к тревогам и отчаянию. Мне весьма отрадно вас любить: увы! могу ли я это сказать, не оскорбляя вас? Сколь мала, сколь посредственна эта отрада и сколь неспособна она развеять тоску и опасения, которые беспрестанно досаждают мне. Мне дана отрада вас любить, но отрадно ли мне говорить вам об этом? Отрадно ли внушать вам это моими клятвами и поступками? Дана ли мне отрада вас видеть или же полагать, что я вас увижу, или же сомневаться в этом, чтобы поблагодарить или успокоить вас? Дана ли мне отрада провести несколько часов подле вас, побеседовать с вами или вас услышать? А безо всего этого, Мариана, отрадно ли любить? Итак, признаемся, что я лишен отрады любить, но мне дана отрада терзаться из-за вас, и это действительно утешает меня в моих самых больших горестях. Вы скажете, что мне по меньшей мере дана отрадная уверенность в том, что вы меня любите; простите же меня еще раз, ежели я скажу, что это утешение весьма незначительно и весьма малоосновательно. Я только сошлюсь на вас: ежели чувства, которые я уловил в ваших письмах, истинны, доставляет ли это вам большую радость? Испытываете ли вы большую отраду от всего того, что я вам сказал и тысячу раз клялся, что буду любить вас всегда и везде и что милости благосклонной судьбы и причуды неблагосклонной никак не могут повлиять на мою страсть? Провели ли вы, благодаря этому, более спокойные минуты? Подозревали ли вы от этого меня меньше в неверности? Меньше ли вы от этого страдали? И полагаете ли вы, что мне менее доступно чувство ревности, нежели вам, или же что я более уверен в ваших словах, нежели вы в моих? О, я любил бы вас меньше, чем вы любите меня, ежели бы я вам верил больше, чем вы верите мне. Знайте же, что у меня есть свои опасения и подозрения, такие же, как у вас, которые сокращают мне жизнь и не дают ни минуты покоя. Я трепещу при мысли, что могу потерять то, что с такою радостью приобрел и берег; я боюсь, как бы вы не предались другому и, пока я беспрестанно терзаюсь за пятьсот лье от вас, как бы вы не посмеялись с этим другим над тем безутешным положением, в коем я, по вашему убеждению, пребываю. Посудите сами, так ли уже неосновательны мои опасения. Я знаю, что вы любили, что вы даже нежно любили меня, что вы не требовали от меня ни больших, ни долгих усилий, дабы убедиться в моей страсти и отдать мне ваше сердце. Кто поручится мне, что я не теряю с равною легкостью все, что я приобрел, так мало себя утруждая; и что неделя разлуки с вами не отнимет у меня того, что дала мне неделя пребывания с вами? Вы подозреваете меня с гораздо меньшим основанием: ежели во Франции есть женщины, в Португалии есть мужчины, и множество людей может любить вас, тогда как я не могу любить никого. Как я опечалился, когда узнал, что вас сделали сестрой-привратницей в вашем монастыре! Какие только мысли не пронеслись тогда у меня в голове! «Увы! — подумал я, — каждый сможет увидеть эти прекрасные глаза, которые подарили тебе столько любви, а кто сможет их увидеть, ничего не требуя у них? Да, каждый сможет ее полюбить, и Мариана, любимая всеми, разве сможет не полюбить никого?» Офицер, вручивший мне ваше письмо, весьма укрепил меня в моих подозрениях: он сказал мне, что глаза ваши не всегда прикованы к моему портрету, как вы пытались меня в том уверить; что есть несколько людей, частые посещения которых вам не неприятны и которым вы бесконечно нравитесь. О, как странно поразило меня это известие! Порою как только я ни винил вас, а чаще всего, как только я ни винил самого себя! «Я покинул ее, — говорил я, — почему же ей не покинуть меня? Я тем не менее все еще люблю ее, — повторял я, — почему же ей не любить меня? И ежели я люблю только ее, зачем же ей любить другого, а не меня?» Это чувство ревности внесло такое смятение в мою душу, что я могу сравнить его только с тем, которое одновременно вызвали во мне ваши упреки. Я увидел в них подлинное доказательство любви, которую я не осмелился заподозрить в лживости и притворстве, но которую я обвинил в несправедливости. Зачем я уехал, спрашиваете вы. Бог мой! разве вы этого не знаете, и разве ваши стремления не совпали с моими, дабы понудить меня уехать? Огласка, которую приобрела наша любовь, побуждала нас к известной осторожности. Ни вы, ни я не оказались на это способны. Отходит корабль: я и решил воспользоваться этим случаем. Вы об этом знали, мы оба были равно огорчены. Хотя последствия этого отъезда не были вам до конца известны, вы сказали, что при расставании я проявил холодность. Да, Мариана, признаюсь, мои чувства словно покинули меня, мой пыл будто угас, и я оказался в состоянии, способном привести в отчаяние тех, кто меня тогда видел, и внушить им опасение не только за мое здоровье, но и за мою жизнь; холодность же, проявленная мною в минуту нашего расставания, напоминала ту, которая охватывает тело при расставании с душою. Побудили меня покинуть вас не сознание долга, не чувство чести и не мысль о моем состоянии. Я был привязан к вам более всего на свете, я должен был позаботиться о вас; честь пострадать за вас была единственной моею целью, и я не столько испытывал желание подумать о своем собственном благополучии, сколько желание поразмыслить о благополучном исходе моего влечения к вам; но ваши стремления совпадали с моими, ваше счастье и то, к чему вас призывал долг, зависело некоторым образом от моего отъезда, о чем вы мне нередко говорили, утверждая, что «я вас делаю несчастной»; разве всего этого не было достаточно, чтобы понудить меня удалиться, подвергнуть себя жестоким треволнениям, дабы избавить вас от них, подвергнуть себя страданиям, дабы вас они не коснулись? Наконец, я уехал, я исчез, мы разлучились. О, сколь жесток этот отъезд, сколь ужасно мое исчезновение, сколь убийственна наша разлука! Взор мой был постоянно обращен в сторону вашей обители, мое сердце посылало вам мои стоны, душа моя рвалась, желая улететь к вам. Увы! с этого дня я испытывал лишь недолю, горе и печаль; наш корабль потрепала буря, и, как вы знаете, мы вынуждены были зайти в один из портов королевства Альгарвов. Я никогда еще не проявлял такой стойкости, как во время этой бури; мне не страшны были ни волны, ни ветры; все, чего я только мог опасаться, настало: мы разлучились. Я не боялся, как другие, что-либо потерять: расставшись с вами, я потерял все. О как я был бы счастлив, ежели бы смог потерять самою жизнь, после того как покинул вас! Увы! мне были суждены большие огорчения; им не дано было окончиться столь быстро, и жизнь мне была продлена лишь для того, чтобы продлить мои печали. О, сколько мне пришлось с тех пор вынести! Словно мне не хватало своих собственных горестей, мне пришлось еще переносить и ваши; я плакал, и когда думал, что ваша любовь причиняет вам страдания из-за меня, и когда думал, что вы меня забыли; я томился вместе с вами, я терзался вместе с вами, я был близок к смерти вместе с вами; и больше всего меня ранило то, что даже, когда я подозревал вас в неверности, я томился один, я страдал один, я один был близок к смерти. Я все еще нахожусь в этом состоянии, я непрестанно перехожу от надежды быть любимым к опасению, что меня уже перестали любить. Ваше письмо как будто немного успокаивает меня; но увы! что это за письмо? В нем вы просите меня прислать портрет и письма моей новой возлюбленной. Нет, Мариана, я вам их не пришлю, я слишком дорожу ими, это слишком драгоценный для меня залог, чтобы с ним расстаться. Ваш портрет (ибо это и есть портрет моей новой возлюбленной) дарит мне слишком отрадные мгновения, я не могу от него отказаться, особливо с той поры, как я узнал, что мой портрет заставляет вас проводить перед ним добрую часть вашего времени. Перед вашим я провожу целые дни и все никак не могу наглядеться на ваше изображение, острее чувствуя свое несчастье, лишающее меня присутствия оригинала. Ваши письма, которые являют собою как бы второй портрет вашей души, слишком дороги для меня, и я никогда с ними не расстанусь. Вот как я отвечаю на вашу ревность, столь мало справедливую и столь дурно обоснованную. В самом деле, неужто вы верите, что я способен предаться новому увлечению, которое не сможет обещать мне стольких отрад, какие дала мне ваша любовь, и которое сможет принести мне такие же огорчения? Нет, Мариана, я умру, сохранив ту страсть, которую внушили мне вы. Я никогда не разлучусь с нею, никогда не предамся другой и постараюсь доказать вам своими пылкими поступками и такими действиями, которые вас, быть может, удивят, что вы более правы, нежели думаете, когда не просите меня больше вас любить. Прощайте.