Поручик Ржевский и дама с солонкой

– Они никак не могли договориться, галантно ли – убивать императора. Южное общество говорило, что это вполне галантно. А северное – что это варварство. В итоге решили ждать, пока государь сам умрёт, и тогда начинать восстание. Но обществ-то два! А значит, надо было решить, кто же первый восстанет. И договорились, что это будет зависеть от того, где император умрёт: на юге или на севере. Если на юге, то южное общество первое восстаёт. А если на севере – то северное.

– Очень интересно, – сказал Тайницкий, но по голосу нельзя было понять, интересно ему или нет.

– И вот умирает Александр Павлович на юге, – продолжал Ржевский, – а южное общество ничего не делает. Приезжает посланец от северного общества: «Что ж вы такие-сякие не поднимаете восстание?» А южное общество отвечает: «Мы люди галантные, поэтому только после вас».

– И что дальше?

– И тогда начали к восстанию готовиться в Петербурге, но чем закончилось, Никодимов не знал, потому что уехал. Собирался ждать новостей здесь, в Твери, а после… Он это рассказать не успел: жандармы явились.

– И когда же вы поняли, что слова господина Никодимова – не вымысел? – строго спросил чиновник.

– Ну-у, – протянул поручик, – когда жандармы явились, тут-то я и начал подозревать.

– Хорошо, – произнёс Тайницкий, однако, судя по выражению его лица, эта беседа для Ржевского имела не слишком хороший исход. – Не вижу оснований подозревать вас в государственной измене, однако в городе вам придётся задержаться.

– Надолго?

– Пока идёт следствие.

Ржевский вздохнул. Конечно, ему и самому хотелось остаться в городе подольше, чтобы видеться с Софьей, но одолженная князем Всеволожским сумма не позволила бы прожить в Твери даже месяц. И что делать? Снова просить взаймы? А просить в качестве кого? Жениха Тасеньки?

«Фортунушка, голубушка моя, что-то я тебя не пойму», – думал поручик, выходя из кабинета Тайницкого.

* * *

Ржевский медленно спускался по лестнице, когда его окликнул тот самый усатый офицер жандармов, который помогал арестовывать Никодимова.

– Господин Ржевский, постойте.

Поручик, как раз успев дойти до площадки между двумя пролётами, остановился.

– Мариупольский полк, не так ли? – спросил жандармский офицер, торопливо спускаясь следом.

Ржевский не без гордости оправил свой тёмно-синий гусарский мундир:

– Верно.

– А не встречались ли мы случайно при Бородине?

«Позвольте! – подумал Ржевский. – Вопрос про Бородино – моё изобретение! И чего этот господин хочет со мной познакомиться, да ещё моим способом?»

Поручик молчал, в недоумении воззрившись на собеседника, а тот остановился напротив и, одёрнув свой светло-синий мундир, произнёс:

– Раньше на мне была совсем другая форма: серо-красная. Сумский гусарский полк. При Бородино вместе с вами, мариупольцами, отгоняли француза от Багратионовых флешей {4}.

Ржевский без труда вспомнил тот день. Вот французская кавалерия, издалека сверкая начищенными кирасами, скачет во весь опор на позиции Багратиона. Слышна пальба пушек и ружей, но кавалерию этим не остановить. Тогда раздаётся приказ генерала Дорохова, и навстречу неприятелю – в просвет между полками русской пехоты, пока находящимися в резерве, – мчатся гусары.

Жандармский офицер продолжал:

– Помнишь приказ Дорохова? «Эй, гусары, дайте…»

– «…врагам жару!» – договорил Ржевский, уже совсем по-другому глядя на собеседника, ведь бывших гусар не бывает. – Так значит, Сумский полк?

– Да.

– А как же тебя зовут, братец?

Собеседник отрекомендовался:

– Шмелин Алексей Алексеевич. Я с некоторых пор – начальник жандармской команды в здешнем городе. Так что не знаю, могу ли теперь причислять себя к гусарскому братству.

– Конечно, можешь! – воскликнул Ржевский. – Бывших гусар не бывает. Руку! – И сам первый протянул руку для пожатия.

Шмелин, улыбнувшись, сделал то же самое. Новые знакомые чинно поздоровались, а затем со смехом начали обниматься.

– Отметим встречу? – спросил Шмелин. – Приглашаю на обед у меня на квартире.

– Охотно отобедаю, – отозвался Ржевский, хоть и понимал, что для этого нужно отправиться из полицейской части в казармы местного гарнизона, ведь конные жандармы относились не к полиции, а к военному ведомству и использовались губернскими властями по мере надобности. Вот уж получился променад по городу! Сначала в полицию, затем – в казармы. А дальше куда? В острог? Но в Твери, кажется, не было острога.

Ржевский и Шмелин торопливо вышли на улицу всё так же с чёрного хода. Из всех конных жандармов во дворе остался только один рядовой, который подвёл начальнику коня. Остальная команда куда-то делась. «Значит, Шмелин отпустил своих, а сам тут ждал, пока меня допросят, – подумал Ржевский. – Надо же, как хотел познакомиться!»

Шмелин вдруг начал принюхиваться.

– Та-а-ак… – сказал он, хлопая рядового по полушубку там и сям, будто выискивая что-то.

– Ваше благородие, я… – Фраза оборвалась, поскольку Шмелин стащил с рядового кивер {5} и выудил оттуда фляжку:

– Та-а-ак!

– Ваше благородие, я только для сугреву!

– Для сугреву он, – передразнил Шмелин, отхлебнув из фляжки и предлагая её Ржевскому.