Поручик Ржевский и дама с солонкой

Тот отказываться не стал, а его новый знакомый вдобавок обнаружил в кивере пирожок, завёрнутый в тряпицу, и разломил пополам, также угощая Ржевского.

– Вот что паршивцы делают! – заметил Шмелин, откусывая от своей части пирожка и нахлобучивая кивер обратно рядовому на голову.

Ржевский меж тем сделал знак Ваньке, чтобы подъехал ближе.

– Понапихают всякое, будто в котомку, – не унимался Шмелин. – Минувшим летом прямо на смотре нашли у одного рядового в кивере бублик, три яблока и живого цыплёнка! Гауптвахтой отделался.

– У нас в полку тоже случай был, – ответил Ржевский. – На смотре обнаружили у рядового в кивере тряпичный свёрток с запахом свиного сала. Но сала там не оказалось – одна тряпка. Долго спорили, но решили за запах сала на гауптвахту не сажать. Вот если б водкой пахло…

Собеседник хмыкнул.

– А за что тебя из гусаров в жандармы перевели? – спросил Ржевский.

– Дуэль.

– Из-за женщины?

– Разумеется! Вот такое своеобразное для меня наказание. Теперь, среди прочего, в мои обязанности входит и дуэлянтов ловить. Я сначала, как узнал, хотел в отставку подать, но её не приняли. Или, говорят, переводишься во внутреннюю стражу, то есть в жандармы, или под суд за дуэль.

* * *

Тверской гарнизон расположился в городе совершено так же, как обычно располагаются гарнизоны в губернских городах. Большое пространство на окраине Твери было кое-как огорожено дощатым забором, через который при известной ловкости всякий мог перелезть. Часовой возле шлагбаума не спал, но отдавал честь всем проезжающим начальникам с таким безразличием, что казалось, вздумай появиться в гарнизоне сам Наполеон – часовой и ему отдал бы честь, ничуть не удивившись, даже если бы знал, что Наполеон уже несколько лет как скончался.

За забором тянулись огромные ровные поля, то есть плацы, и на этих просторах почти терялись гарнизонные постройки: казармы, конюшня, кухня, лазарет и прочее. Все они походили друг на друга – длинные одноэтажные деревянные дома.

В таком же доме находилась квартира Шмелина, состоявшая, как и положено, из двух комнат с бревенчатыми стенами. Но что это были за комнаты! Если в гостях у Никодимова Ржевский испытал смущение перед столичным блеском, то здесь – щемящую тоску по оставленной военной службе.

К примеру, о былом напоминал тёмный персидский ковёр на стене, на котором была развешана целая коллекция курительных трубок. Свечи в бронзовом подсвечнике на столе совсем оплыли, а это почти наверняка означало, что минувшая ночь прошла по-гусарски – почти без сна. На полу валялось несколько игральных карт и среди них – червовая дама, которой Ржевский чуть заметно поклонился, будто старой знакомой. А ещё он увидел белый женский чулочек, выглядывающий из-под стула, где лежала внавалку разная одежда хозяина квартиры. Ах, офицерская жизнь!

– Та-а-ак… – меж тем проговорил Шмелин и вернулся в первую, проходную комнату – в тот её угол, где располагалась постель денщика. – Та-а-ак, – повторил Шмелин и вытащил из-под кровати бутыль водки.

«Да у него на водку нюх!» – с завистью подумал Ржевский.

– Семён! – крикнул Шмелин.

Явился денщик.

– Семён, подавай обед! На двоих, – распорядился Шмелин, а денщик, грустно покосившись на бутыль в руках начальства, бодро ответил:

– Слушаюсь, ваше благородие.

Ржевский еле слышно кашлянул.

– Там, у крыльца, – добавил Шмелин, – санки, запряжённые рысаком. Рысака покорми. И человека в санках покорми.

…А через некоторое время, весьма скоро, Ржевский вместе с хозяином квартиры уже сидели за столом и поглощали нехитрый обед, составленный из блюд с гарнизонной кухни. Запивали, конечно, водкой, изъятой у Семёна.

– Горазд пить русский солдат! – жаловался Шмелин, в очередной раз наливая себе и новому знакомому. – Водка у них везде. Только успевай отбирать. Сопьюсь я с ними к чёрту, если так дальше пойдёт.

– Не хочешь пить – выливай, – предложил Ржевский, выливая очередную рюмку в себя.

– Не-е-т! Так и до бунта недалеко, – ответил Шмелин. – Когда я сам выпиваю, они злятся, но терпят. А если я выливать буду, они этого никак не простят.

– А ты спрячься и выливай незаметно.

– А от себя как спрячусь? Сам себе я тоже не прощу.

И вдруг Ржевского осенило: «Ведь адрес Софьи можно узнать у нового приятеля». Тот наверняка знает всех сколько-нибудь заметных жителей города!

– Послушай-ка, Алексей Алексеевич…

– Можно запросто: Алексей.

– Алексей, не знаешь, где живёт чета Тутышкиных?

– Ты хотел сказать «мадам Тутышкина с мужем»? – понимающе улыбнулся Шмелин.

– Ну… да.

– Конечно, знаю! Самая красивая женщина в городе. Хотя, нет. Пожалуй, самая красивая после генеральши Ветвистороговой… И после пани Крестовской-Костяшкиной. Но в любом случае одна из самых. А все адреса местных прелестниц у меня всегда в памяти.

– О! Прекрасно!

– А ты, значит, знаком с мадам Тутышкиной?

– Имел удовольствие осаждать эту крепость вчера на балу у губернатора.

– И как?

Ржевский решил не скрывать успехов.

– Крепость сдалась, – сказал он.

– Сдалась, а адреса не оставила? – с недоверием улыбнулся Шмелин.

– Да. После сдачи всё произошло слишком быстро.