Поручик Ржевский и дама с солонкой

– Чего? – спросил старик, доставая из корзинки, стоявшей у входа, садовые ножницы.

– У нас же тут много всякого растёт. И не только для барского развлечения, но и для лечения тоже. Вот я и подумал…

– А тебе зачем? – Старик опустил ножницы в карман фартука и начал медленно взбираться по лестнице.

– Так сказывают, что Федька-лакей от холеры помирает. Кабы нам тут всем не того…

– А ты больше слушай, что дураки-то болтают, – проворчал Пантелей, срезая лишние отростки вьюна и кидая вниз. – Нету у нас тут никакой холеры. Доктор сказал, что нету.

– А ты прямо сам слышал, Пантелей Иваныч? – не отставал Аким.

– Нет, – досадливо проговорил старик. – Внучка моя Машка у барыни в горничных. И Машка слышала, как барин барыне говорил, что не от холеры Федька помирает. А барину доктор сказал.

– А отчего ж Федька помирает?

Старый садовник, как раз начавший слезать по ступенькам, ответил не сразу, а лишь тогда, когда оказался внизу.

– Помоги-ка лестницу переставить, – сказал он.

– Пантелей Иваныч, так что доктор-то сказал? – допытывался Аким.

– Тихо, – пробурчал старик. – Тут дело серьёзное, подсудное.

– Как это «подсудное»?

– Доктор сказал, что Федька помирает от яда.

Аким ойкнул и перекрестился.

– А кто ж Федьку травил?!

– Да тихо ты! – прикрикнул Пантелей и продолжил приглушённо. – Доктор говорил, что не Федьку отравить хотели, а кого-то из барских гостей вчера, когда застолье было посередь бала.

«Надо же! Какие страсти!» – подумал Ржевский, а садовник продолжал:

– Кто-то тому гостю яд в еду подсыпал, но гость есть не стал. А за столом как раз Федька прислуживал. Понёс нетронутую тарелку на кухню да по дороге и умял почти всё, раз баре не едят. А вскоре после этого Федьке поплохело.

Если бы эти слова услышала Тасенька, она наверняка вообразила бы чёрт знает что. Например, что отравительницей могла оказаться Софья, которая солила еду в мужниной тарелке, и что в солонке была вовсе не соль.

Но такие фантазии – чистейший вздор. Если красивая женщина, подобная Софье, благосклонно отвечает на ухаживания, это значит, что у неё доброе сердце. А если сердце у неё доброе, то она никак не способна на злодейство. И её подозревают лишь завистницы. Да, завистницы, которые не могут похвастаться ни красотой, ни успехом у мужчин. Ржевский был абсолютно в этом убеждён и потому, вспомнив о солонке в руках у Софьи, тут же одёрнул себя. Даже малое подозрение, что Софья хотела отравить мужа, казалось святотатством.

Конечно, поручик вспомнил пьяного лакея, опрокинувшего торт на Бенского. А если лакей был вовсе не пьян? А вдруг это и был тот самый Федька? Может, он ел из тарелки Софьиного мужа? Нет, быть такого не могло! Ведь Софья – ангел!

«Бедный Федька, – подумал Ржевский. – Зато тот, кто избежал отравления, счастливец! Никому не пожелаешь оказаться в такой истории. Надеюсь, я всё же сидел не за одним столом с отравителем».

– Поначалу все думали, что холера, – меж тем рассказывал Пантелей, – а доктор сказал, что по приметам не сходится, и начал у Федьки допытываться, пока тот ещё в памяти был. Ну, Федька и признался: дескать, Бог наказал за то, что с барской тарелки ел. А с чьей тарелки, Федька не сказал. Не помнил уже.

«Да, хотел бы я знать, на кого покушались так коварно, – думал поручик. – И почему гость, кто бы он ни был, не стал есть? Счастливая случайность? А может, заподозрил что-то? А отравитель, конечно же, специально устроил всё на празднике во дворце, чтобы отвести от себя подозрения и бросить тень на губернатора!»

– Теперь отравителя искать будут, – заключил старый садовник. – Поэтому ты, Аким, об этом не болтай. А то подумают, что ты чего-нибудь знаешь, да и прицепятся.

Правда, могло быть и так, что прекрасная дама оказалась слепым орудием в руках злодея. Злодей насыпал яд в солонку, которую Софья взяла, чтобы посолить еду мужу. О том, что в солонке яд, красавица не знала. Лишь по счастливой случайности не отравился никто кроме лакея, потому что она положила солонку в ридикюль.

«Надо рассказать Софье, – решил Ржевский. – И на всякий случай спросить, где солонка. Софья, конечно, испугается, что где-то неподалёку находился отравитель, но зато у меня появится повод её успокоить. А успокаивать напуганную даму – это весьма приятно!»

Предавшись мечтам, поручик почти забыл, что явился сюда не просто так, а за цветами.

«Фортунушка, помоги мне ещё раз», – попросил он, оглядываясь по сторонам. Но богиня, кажется, пришла в игривое настроение и решила пошутить: прямо перед носом Ржевского что-то пролетело сверху вниз и шмякнулось на пол, образовав светлую кляксу. Поручик глянул вверх и увидел, что прямо над ним, на жёрдочке, подвешенной к потолку наподобие качелей, сидит большой белый попугай.

Птица молчала, явно не собираясь криком выдать присутствие в её владениях постороннего. Однако она бросала на Ржевского недобрые взгляды, а затем, всё больше раскачиваясь на своих качелях, задрала хвост.