– Согласен. – Ржевский кивнул. – Но как получилось, что на вас салоп? Это же предмет женского гардероба. Посещали даму, а когда уходили, впопыхах сняли с вешалки не то?
– Нет-с. – Молодой человек помотал головой. – Это матушки моей салоп.
– А отчего же вы его носите?
– Да где ж шинель пошить, когда жалованья – двадцать четыре рубля в год! Двадцать четыре рубля – это ж совсем того!..
– А что ж так мало? – спросил поручик.
– Больше не заслужил-с. Здесь же не Петербург, чтоб маленькому человеку большое жалование платить. А в Петербурге где ж найти место! Вот батюшка крёстный у меня в Петербурге служит, столоначальник в сенате, а как пришёл мне возраст на службу поступать, так даже с такой протекцией не нашлось места. Хорошо, у батюшки крёстного зять гостил, который здесь служит. Вот он меня и того… – Молодой человек выразительно кивнул, а затем начал испуганно ощупывать верхнюю часть лба и затылок – как видно, в поисках головного убора.
– Значит, вы – чиновник? – спросил Ржевский.
– Нет-с. Служащий. В соляном отделении казённой палаты. Переписываю бумаги.
Теперь молодой человек оглянулся, выискивая головной убор в снегу. Наконец поднял какую-то серую тряпку, отряхнул её, водрузил на положенное место, и только тогда тряпка приняла очертания, напоминающие картуз.
– А имя ваше как? – спросил поручик.
– Да что имя! Я человек маленький. А маленькому человеку довольно свою должность назвать, вот и представился. Должность о человеке даёт представление вполне. А имя, когда ты человек маленький, никакого представления не даёт… да и забывается сразу. Может, я того?
Ржевский не очень хорошо понял рассуждения о маленьких людях, зато отлично понял последнюю фразу – новый знакомый собрался откланяться.
– Погодите уходить, – сказал поручик. – Я довезу вас до безопасного места. Но сперва всё же назовитесь, ведь я должен знать имя попутчика.
– Акакий, – произнёс молодой человек. А дальше назвал фамилию, которую Ржевский тут же забыл. Наверное, фамилии маленьких людей и впрямь легко забываются. То ли Сапогов, то ли Валенков. Что-то из разряда обуви. А то, что молодой человек служит на должности писца, запомнилось.
* * *
Акакий действительно был человек маленький: места в санках занял всего ничего, так что Ржевский, сидя с ним рядом, не ощущал себя стеснённо.
Вот показались огни центральной части города, и только тогда поручик сообразил, что может довести своего подопечного не до освещённой улицы, а до самого дома. Спешить Ржевскому было всё равно некуда.
– А где ты живёшь, Акакий? – спросил он. Поручик не помнил, когда они с новым знакомым перешли на «ты» (и перешли ли вообще), но беседе это, кажется, не мешало.
– А? Что? – не понял Акакий, потому что увлечённо разглядывал большие дома и хорошо одетых прохожих.
– Спрашиваю, где ты живёшь.
Акакий пробормотал что-то неразборчивое, поэтому Ржевский крикнул Ваньке, чтобы остановил сани. Под стук копыт разговаривать было неудобно.
– Так где? В которой части города? – переспросил поручик.
– В Затмацкой.
– В зад… ницкой? – Ржевский даже удивился. – Интересный адрес.
– Нет, – собеседник смутился. – Я сказал: в Затмацкой части. Это за речкой Тмакой.
– И где эта часть находится? Где зад, я, конечно, знаю, но вот найти его на карте…
– Западная окраина города.
– А фонарей там нету?
– Нет-с.
– Далёкое тёмное место. Значит, я не ослышался: задница, – заключил поручик, а его новый знакомый, видя, что сани дальше не едут, спросил:
– Может, я того? – Он опять собрался уходить.
– Куда же ты пойдёшь?
– В Затмацкую часть.
– В самую задницу Твери? Один? Нет, – решительно ответил Ржевский. – Мы отправимся туда вместе. Если расскажешь, как добраться.
– А это – вон туда, – Акакий показал в ту сторону, где находилась губернаторская резиденция. – А дальше – на мост и прямо по Подьяческой улице, – продолжал объяснять он, когда санки поручика, запряжённые резвым рысаком, лихо пролетели по уже знакомым дорогам.
После моста на пути оказался огромный пустырь, похожий на тот, где случилась история с грабителями. Справа вдалеке высились какие-то тёмные громады. Как пояснил Акакий – кирпичный и стеклянный заводы. А ещё одно здание рядом с ними, которое поменьше – церковь с кладбищем. Там хоронили рабочих с упомянутых заводов, а также тех, кого прирезали на пустыре.
– А вон и мой дом, – продолжал Акакий, указывая куда-то в темноту, когда санки повернули налево, проехали вдоль реки и повернули на Подьяческую улицу. В темноте по обеим сторонам были едва различимы деревянные дома в один-два этажа.
И тут поручику опять запоздало явилась хорошая идея: нового знакомого можно было не только довезти до дома, но и накормить. Ржевский всё равно ещё не ужинал, а ужинать в одиночестве (то есть в компании одного лишь Ваньки) не хотелось.
– Слушай-ка, дружище, а кабак где-нибудь поблизости есть? – спросил поручик, когда санки остановились возле дверей дома, на который указал Акакий.
– Есть, – отозвался пассажир.
– А где?
– Налево свернуть и два перекрёстка проехать. Будет ещё один пустырь, а на краю пустыря – кабак.