Поручик Ржевский и дама с солонкой

Оказалось, что генеральша успела расстегнуть верхнюю часть платья и перед глазами поручика предстала та самая потаённая красота, которую он последние два дня мечтал увидеть. Те самые груди по четверть пуда каждая, практически ничем не прикрытые, если не считать мелких оборочек, которые служили чем-то вроде оправы бриллианту. Двум бриллиантам!

– О, мадам! – только и мог сказать поручик. – Теперь я понимаю, отчего молва называет вас самой красивой женщиной Твери.

Он поспешил прикоснуться к прекрасному. На ощупь прекрасное оказалось так же прекрасно, как на вид.

Ржевский почувствовал у себя душевный подъём и не только душевный. Наверное, так ощущают себя поэты.

– Мадам, – прошептал он, – теперь мне ясно, почему вы выбрали именно оружейную. Это же… – Поручик восхищённо посмотрел на грудь Зои Павловны. – Это же оружие. Я сражён!

– Сражены? – лукаво переспросила генеральша. – Вы полагаете, что моей грудью можно убить?

– Не знаю, – всё так же восхищённо отвечал Ржевский. – Но я могу утонуть…

– Где? В моих глазах?

– Нет, не там, – прошептал поручик и упал лицом в ложбинку между грудями, которая оказалась настолько глубокой, что голова воздыхателя скрылась там по самые уши. Если оставаться в таком положении долго, то можно задохнуться, но Ржевский знал меру. – Где у вас тут диван? – вынырнув, спросил он.

Диван в оружейной действительно был. И это не следует считать странностью. Мало ли, зачем в такой комнате понадобится диван! А вдруг люди, осматривающие коллекцию, устанут и захотят присесть. Или кому-то сделается дурно и придётся прилечь. Но сейчас двоим, оказавшимся на диване, было не дурно, а очень даже хорошо.

Для тех, кто желает знать подробности этой сцены, вот детальное описание происходящего:

– А!

– О!

– Ах!

– О!

– Ух!

– М-м-мадам…

– О да! Да! Да! Да! Да! Быстрее!

– Да!

– Медленнее!

– Как скажете.

– Быстрее!

– Да!

– Сильнее!

– Да!

– Сильнее!!!

– Да!!!

– О!

– А!

– О!

– Ах!

– О!

– Уф! Хорошо, – по окончании этого диалога выдохнула генеральша.

– Хорошо, – выдохнул поручик, в изнеможении падая лицом в ту же ложбинку между грудями генеральши, где существовала опасность утонуть.

Он и на этот раз не утонул – благополучно выбрался из «омута» и из объятий Зои Павловны, а когда вместе с ней покинул оружейную комнату и вернулся в столовую, то нашёл там генерала, беседующего со Шмелиным.

Все четверо откушали чаю, а к генералу, кажется, даже вернулось доброе настроение, потому что он пожелал представить Ржевскому своих сыновей: двух мальчиков, старшему из которых было шесть, а младшему – пять. Гостю, которого больше не собираются приглашать, детей не показывают.

Ветвисторогов с некоторой грустью сказал, что с прежней, ныне покойной, женой у него детей не было, а вот Зоя Павловна радует пополнением в семействе. Также генерал отметил, что оба мальчика похожи на своего отца, как две капли воды, и хотя Ржевский не увидел особого сходства, но почёл за лучшее не спорить. К тому же Ветвисторогова сказала:

– Да, на своего отца, – она сделала многозначительное ударение на слове «своего», – они очень похожи.

– Может, ещё и третий будет. Как думаешь, Зоя Павловна? – весело сказал генерал.

– Возможно, – лукаво ответила Ветвисторогова и посмотрела на Ржевского, но тот предпочёл сделать вид, что не понял, к чему такой взгляд. Стать отцом поручик не стремился, хотя его никак нельзя было упрекнуть в том, что он этого избегал. Сколько потомков Ржевского сейчас жило в России, а также во всех странах, где останавливался Мариупольский полк во время Заграничного похода, не знала точно даже богиня Фортуна.

На прощанье хозяин дома предложил гостю «заглядывать ещё, как-нибудь в другой раз». Это обычно означает «подумаем, приглашать ли тебя снова», но Ржевский всё понял буквально. Он охотно согласился заглянуть «в другой раз», решив про себя, что, наверное, сделает это на днях, улучив такое время, когда генерал будет в отъезде, а генеральша – дома.

* * *

Занятый мыслями о генеральше, поручик вернулся в гостиницу, и только там вспомнил про длинное письмо от некоей француженки, которое так и не успел прочитать. Оно по-прежнему лежало на столе рядом с другими письмами, прочитанными.

Делать было больше нечего, ведь до полуночи, когда предстояло новое свидание с Софьей, оставалась уйма времени – даже солнце ещё не зашло. Вот почему поручик сел в кресло, повернулся, чтобы свет из заиндевевшего окна падал на лист, и принялся неторопливо читать.

«Кто же такая Сесиль де Воланж, которая отправила письмо? – думал он. – Молодая? Красивая? Почему я её не знаю?» Однако чтение не дало ответа на эти вопросы и более того – породило многие другие.

«Уважаемый, Александр Аполлонович», – так начиналось письмо, то есть в совершенно не характерной для француженок манере. Уж Ржевский-то знал!

«Не подумайте, что я Вам навязываюсь, – продолжала эта странная француженка, – но меня не оставляет чувство…» Чувство? Это слово казалось многообещающим! Поручик уже почти решил, что его приглашают на тайное свидание. Ночь. Балкон. Таинственная незнакомка в темноте спальни. Но оказалось иначе.