Поручик Ржевский и дама с солонкой

Чистый русский, обладающий хоть малой толикой ума, всегда перед полицией робеет. Как бы ни был он храбр и отважен, при виде полицейских что-то с ним делается, и сам он не вполне понимает, что именно. Будь он хоть газетчик или известный литератор (а эта братия всегда отличалась особенной лихостью и презрением к чинам), всё равно движения его оказываются скованными, и сердце холодеет.

Даже если русский – человек порядочный, и никаких грешков за ним не водится, он всё равно чувствует себя перед полицейским, будто перед строгим взором архангела, держащего карающий меч. Кажется русскому, что вся его жизнь в руках этого существа.

Эх, отчего же ты, русский человек, не можешь подобно французу или поляку с презрением смотреть на любое проявление власти над тобой? Дай ответ. Не даёт ответа. Молчит. Опасается.

Лишь со временем, если завяжется у русского дружба с таким архангелом, то есть станут они равными, исчезнет робость и скованность, но никак не сразу.

Вот почему поручик Ржевский в кабинете начальника тверской полиции чувствовал себя скованно и в разговоры не встревал – только слушал. Помнится, он и с Тайницким поначалу чувствовал себя стеснённым, а ведь Тайницкий, хоть и служил в Министерстве внутренних дел, к полиции не имел прямого отношения. Потребовалась не одна встреча и не один разговор по душам прежде, чем к Ржевскому в обращении с этим чиновником вернулась естественная, природная наглость. А теперь – целый кабинет, полный полицейских чинов: начальник полиции, частные приставы, квартальные надзиратели!

Возможно, на совете генералов поручик ощущал бы себя свободнее, но об этом с уверенностью судить не мог. На совете генералов Ржевский никогда не был. Не приглашали.

И всё же нынешнее собрание было весьма похоже на совет генералов. Два десятка человек в зелёных мундирах и белых штанах столпились вокруг стола, где был разостлан наскоро нарисованный план губернаторского дворца, словно карта для будущей баталии.

Начальник полиции, будто орёл, расправивший крылья, стоял по центру, широко расставив руки, которыми опирался о край столешницы, и зорко смотрел по сторонам. Правда, на этом сходство с орлом заканчивалось, ведь был он так упитан, что никак не смог бы подняться в небо, окажись у него крылья. Фамилию он носил подходящую его комплекции – Пузевич.

Пузевич был из тех начальников, которые внушают робость не только сторонним наблюдателям вроде Ржевского, но и чинам нижестоящим.

Если такой начальник ходит по своим владениям и начинает спрашивать о делах, то всё от волнения приходит в беспорядок. Даже самые разумные и говорливые подчинённые не могут связать трёх слов. Важные бумаги, лежавшие только что на видном месте, исчезают неведомо куда. Ни одно поручение, даже самое простое, не может быть исполнено, хотя именно сейчас все хотят показать усердие. Начальник громко сетует, что окружён бездарями и лентяями. «Сегодня же к вечеру всё исполнить и подать мне письменный отчёт!» – кричит он и хлопает дверью. Но стоит такому начальнику уйти, как всё устраивается само собой. Нужные слова, которые никак не находились для устного ответа, находятся для письменного отчёта. Бумаги, только что исчезнувшие, обнаруживаются. Поручения, несколько минут назад встречавшие множество препятствий, исполняются без малейших затруднений.

Ржевский, не имея опыта кабинетной службы, не мог этого угадать. Видел лишь, что все молчат, а говорит один только Пузевич и ещё – Тайницкий. Их разговор казался беседой двух мудрецов, полной прекрасных изречений, но в этой беседе поручик понял лишь то, что касалось непосредственно маскарада.

Главное – следовало сделать так, чтобы свидетели присутствовали в любой части здания, где могла случиться попытка отравления Тутышкина – конечно, мнимого отравления. Ведь вместо яда Ржевский должен был принести на маскарад солонку с безвредным порошком, чтобы вручить её Бенскому, заставить действовать и таким образом дать возможность попасться с поличным.

В роли свидетелей готовились выступить частные приставы, а также квартальные надзиратели, которых Пузевич собрал на этом совещании. Квартальных поручиков приглашать не стали, потому как они – люди совсем уж простые, мало отличные от будочников, а у губернатора публика отборная. По этой же причине не пригласили жандармскую команду. Жандармы – простые солдаты. А начальник команды – Шмелин – хоть и светский человек, но ради него одного не стоило посвящать жандармов в тайну.

Конечно, на маскараде отсутствие светских манер мало бросается в глаза (там в шутку могут и по морде дать, и с лестницы спустить), но всё же надо уметь себя вести, а то сразу привлечёшь внимание, и Бенский мог бы заподозрить неладное.

Частные приставы и квартальные надзиратели, понимая всю важность своей миссии, обещали не оплошать, но выглядели растерянными, поэтому Пузевич дал им несколько особых наставлений: