Поселенцы (= Пионеры) [старая орфография]

— Натти, y васъ никогда не будетъ недостатка въ друзьяхъ, которые окажутъ вамъ послдній долгъ, когда наступить эта неизбжная минута, сказалъ Оливеръ, глубоко тронутый мыслями стараго охотника.

Натти, быстро обернулся и провелъ рукою по лицу, какъ бы для того, чтобы стереть слды грусти.

— А! сказалъ онъ; не правда ли, дти, и вы хотите постить эти гробницы. Да, это весьма назидательное зрлище для стараго и малаго.

— Вамъ нравится ваше устройство, Натти? спросилъ Оливеръ: — Вы имете боле другихъ права произнести объ этомъ ваше сужденіе.

— Дитя, мой вкусъ тутъ ни при чемъ, ибо я не особенно привыкъ къ виду чудныхъ гробницъ, возразилъ Натти. — Вы вдь велли положить маіора головою къ западу, a Чингахгока къ востоку?

— Да, все исполнено согласно вашему желанію.

— Ну, и прекрасно, возразилъ старый охотникъ. — Они были того мннія, что на неб пойдутъ разными путями, хотя всемогущій Богъ наврно со временемъ соединитъ добрыхъ и правыхъ изъ всхъ племенъ.

— Конечно; въ этомъ нельзя и сомнваться, сказала Елисавета. — Я твердо и несомннно надюсь, что мы тамъ вс увидимся и будемъ счастливы вмст.

— Въ самомъ дл, дитя мое? съ необыкновеннымъ чувствомъ вскричалъ Натти. — Ну, Чингахгокъ, такъ и мы разстались не навки, и въ этой мысли заключается удивительное утшеніе. Но прежде, чмъ я пойду, я хотлъ бы знать, что плита эта говоритъ о храбромъ начальник Делаваровъ и о бравомъ полковник Эффингам. Прочтите мн это Оливеръ.

Молодой человкъ тотчасъ подошелъ къ памятнику и прочелъ:

«Памяти Оливера Эффингама».

«Это былъ храбрый воинъ, врный подданный и настоящій христіанинъ. Утро жизни его принесло ему почести, богатство и силу, но вечеръ смутился бдностію, недостаткомъ и болзнію, которая нсколько услаждалась врною заботою стариннаго друга его, Натаніеля Бумпа.»

Кожаный-Чулокъ встрепенулся, услыхавъ свое имя, и радостная улыбка освтила его черты.

— Такъ это въ самомъ дл тутъ сказано? живо спросилъ онъ: — Имя мое, имя стараго, честнаго человка стоитъ на этомъ камн? Вотъ это дружеская мысль и тмъ сильне услаждаетъ мою душу, чмъ ближе конецъ мой. Благодарю васъ, дти, и да благословитъ васъ за это Богъ.

Елисавета почувствовала, какъ слезы выступали изъ глазъ ея, a Эффингамъ, глубоко тронутый, сказалъ:

— Да, имя стоитъ тутъ на простомъ мрамор, но оно должно бы быть высчено золотыми буквами.

— Дитя, покажи мн имя! сказалъ Натти съ дтскимъ любопытствомъ. — Покажите мн то мсто, гд мн старому оказана такая честь.

Эффингамъ схватилъ руку Натти, поставилъ его на означенное мсто, и онъ долго смотрлъ на него съ большимъ вниманіемъ. Потомъ отошелъ отъ гробницы и сказалъ:

— Это, конечно, справедливо и вы оказали мн большую радость, дти! Но, что же написано на гробу моего стараго друга, Чингахгока?

«Здсь покоятся кости индйскаго главы изъ племени Делаваровъ, извстнаго подъ именемъ Чингаггока.»

— Постой! Должно быть Чингахгока, — гахъ, что на нашемъ язык значитъ большая змя. Имя надо исправить, ибо индйское имя всегда иметъ глубокое значеніе.

— Ошибка исправится, Натти; послушайте дальше. «Онъ былъ послдній изъ своего народа и не могъ разстаться съ страною своихъ предковъ. Ошибки его были ошибки индйца, но добродтели — врнаго человка».

— Ахъ, Оливеръ, никогда вы не сказали боле справедливаго слова. Еслибъ только вы знали его въ молодости. Онъ былъ добръ, вренъ, храбръ и прямодушенъ. Но, все равно, время мое пришло, и мн надо идти.

— Идти! съ удивленіемъ спросилъ Эдуардъ: — но куда же?

Кожаный-Чулокъ отвернулся, не отвчая, поднялъ съ земли большой узелъ и осторожно взбросилъ его на плечо.

— Вы хотите идти? сказала Елисавета, быстро подойдя къ Натти. — Вамъ боле не слдуетъ рисковать въ глубокіе лса — это положительно неблагоразумно. У него въ мысляхъ врно идти на дальнюю охоту.

— Жена права, Натти, сказалъ Эдуардъ: вдь вамъ нтъ надобности подвергаться утомленію. Бросьте вашъ узелъ и охотьтесь въ нашемъ сосдств, если не можете спокойно оставаться дома.

— Утомленію? съ улыбкой возразилъ Натти. — Это удовольствіе блуждать по лсамъ, и даже лучшее, какимъ только я могу пользоваться на земл.

— Нтъ, вамъ уже нельзя совершать такія дальнія путешествія, сказала Елисавета настоятельно, тронувъ своею нжною рукою узелъ Натти. — Онъ хочетъ идти далеко, потому что я чувствую его походный скарбъ и запасную пороховницу. Онъ не долженъ уйти, Оливеръ! Мы должны удержать его! Вспомни только, какъ скоро умеръ отъ этого Чингахгокъ.

— Я зналъ очень хорошо, какъ тяжело разставаться, дти мои, сказалъ Натти, качая головой, потому и хотлъ, взглянуть только еще разъ на эти гробницы и затмъ потихоньку уйти. Я думалъ, что вы не осудите этого, ибо сердце мое остается близъ васъ, хотя бы старое тло и блуждало по пустын.