Пощёчина генерал-полковнику Готу

– Никак, мой генерал, так и продолжает топтаться в километре от Минского шоссе. Уже потерял больше двадцати танков и бронетранспортёров и почти батальон мотопехоты.

Генерал нахмурился. Взял чистый лист бумаги, написал:

«Генерал-лейтенанту Х. Штумпфу

Это вторая пощёчина, нанесённая мне вашими усилиями. Будьте уверены, я в долгу не останусь. Генерал Гот».

– Вальтер, передайте это Штумпфу лично и посмотрите на его реакцию.

Хюнерсдорфу не хотелось встречаться со Штумпфом, видеть его тупую рожу и слушать идиотские оправдания. Он вызвал начальника оперативного отдела штаба подполковника Вагенера.

– Карл, отправляйтесь в 20-ю танковую дивизию и передайте генералу Штумпфу лично в руки, – он вручил подполковнику пакет. – Дождитесь, пока он прочтёт, и запомните в деталях его реакцию. Доложите мне самым подробным образом. Отправляйтесь.

20-я танковая дивизия, напоровшись на русский узел обороны и потеряв в боях танковый и мотопехотный батальоны, растянулась на несколько километров и третьи сутки стояла, не продвинувшись к Минскому шоссе ни на метр. Генерал Штумпф, имея приказ выйти на шоссе по просёлочной дороге, обочины которой оказались заминированными, даже и не пытался обойти узел русской обороны широким охватом. Он привык понимать и исполнять приказы буквально, без всякого там творчества. Сказано идти по просёлку к шоссе, значит, надо идти по просёлку. В приказе генерала Гота ничего не было сказано про обходные манёвры. Орднунг есть орднунг! И приезд из штаба группы армий «Центр» подполковника Вагенера, этого генштабистского пижона и проныры, и мерзкая записочка генерал-полковника Гота ему, командиру танковой дивизии, настроения не улучшили.

Прочитав записку, Штумпф побелел, по лицу покатился липкий пот, защемило в груди, стало трудно дышать. Гадкая кривая ухмылка Вагенера вызывала тошноту. Обер-лейтенант, адъютант генерала, немедленно положил перед шефом коробочку с лекарством и налил стакан воды.

– Господин генерал, – как можно почтительнее спросил подполковник, – вы дадите письменный ответ или что-то передадите на словах?

После долгого мучительного молчания Штумпф произнёс:

– Передайте господину генерал-полковнику, сегодня дивизия раздавит русских и оседлает шоссе. Честь имею.

К утру дождь прекратился, вышло солнце, и над разрушенным селом, над заболоченными лугами вдоль просёлка, над лесом клубился густой туман. В его молочной белизне зазвенела, затрещала, зачирикала жизнь. В побитых осколками садах, в траве, в кронах чудом уцелевших деревьев возились воробьи, коноплянки, пеночки, малиновки, а у кромки леса, в сосновых лапах, потрескивали и цокали зяблики и клесты. В преддверие новых дождей низко над землёй носились деревенские ласточки.

Гордеев с Люлиным сидели на броне КВ, курили. Раньше ему никогда не приходилось забираться в эту самую грозную советскую бронемашину. Он привык воевать на лёгких Т-26 и БТ-7 с их ограниченным пространством, неуютной башней, где командир с заряжающим еле помещались. Здесь всё было иначе. В башне размещались трое: командир, наводчик и заряжающий. Внизу, рядом с механиком-водителем, было место стрелка из пулемёта. Во всём чувствовалась надёжность, сила, уверенность.

Тяжёлый танк КВ-1 был грозной боевой машиной. С его почти восьмидесятимиллиметровой бронёй башни и 76-мм пушкой на тот момент не мог тягаться ни один из немецких средних танков, ни Т-III, ни Т-IV. Тяжёлыми танками вермахт пока не располагал. Броню КВ могла пробить только немецкая 88-мм зенитная пушка.

Но КВ имел и существенные недостатки. При весе в 47,5 тонны и мощности дизельного двигателя в 500 лошадиных сил, у танка была ограничена манёвренность и невысокая скорость – 34 км в час по шоссейной дороге, по пересечённой местности гораздо ниже. У командира был ограниченный обзор. В отличие от средних германских танков, каждый из которых имел командирскую башенку с прекрасным обзором, командиру КВ для лучшей ориентации часто приходилось открывать люк, рискуя при этом жизнью. Тем не менее на тот момент это был лучший советский танк.

Алексей долго вслушивался, потом сказал:

– Интересно, немцы бомбами, минами и снарядами перепахали село, побили сады и кустарники, ничего живого, казалось бы, не должно остаться. А птицы вопреки всему живут и радуются новому дню. Как такое возможно?

Люлин был сельским парнем, вырос на природе, с детства наблюдал птичий мир. Усвоив крутой нрав командира, он ответил как бы так, поддерживая разговор:

– Эти пичужки, товарищ капитан, оседлый народ, очень привязаны к своему дому. Им хоть пожар, хоть гром небесный, всё нипочём. Крупная птица, аист, к примеру, цапля, коршун или там ворона какая, те другое дело, те большого шуму не любят, уходят с пожарищ, от взрывов.

Гордеев улыбнулся и, обняв Люлина за плечи, сказал: