Пощёчина генерал-полковнику Готу

Август Николай провёл дома. Отсыпался, помогал матери по хозяйству, ходил с братьями на рыбалку и по грибы. Однажды, загорая на берегу Волхова близ Юрьева монастыря, Николай поспорил с братьями, что запросто переплывёт реку туда и обратно. Ребята стали его отговаривать. Волхов здесь был шириной около 250 метров, мощные течения с разной температурой воды, омуты, – всё это пугало. Николай, честно говоря, и сам уже был не рад своему хвастовству, но отступать не хотел. И поплыл.

Вначале всё было хорошо. Но на середине фарватера течение стало сильно сносить его в сторону Сиверсова канала, руки устали бороться с напором воды. Он наконец сообразил: нужно не сопротивляться, а плыть по течению, лишь корректируя свой путь ногами и руками. Вскоре он выбрался на берег и пошёл в сторону озера Ильмень, поближе к истоку Волхова. И там, имея на противоположном берегу Юрьев монастырь чуть правее себя, вошёл в воду и поплыл обратно, умело используя сильное течение. Спустя час уставший Николай лёг на горячий песок под восторженными взглядами братьев.

В октябре сорокового, как и год назад, его снова призвали в армию дослуживать срочную службу. И вновь не удалось сдать зимнюю сессию. Служить направили под Брест, в 42-ю стрелковую дивизию, назначив командиром первого отделения взвода связи и, как опытного кадрового младшего командира, помощником командира взвода. Служить было легко, Николай прекрасно знал материальную часть, уставы, умел без понуканий наладить дисциплину. Всегда аккуратный, подтянутый, приветливый, любивший пошутить, он пользовался уважением у красноармейцев и командиров, а его командир взвода, молодой, только летом прибывший из военного училища лейтенант, души в нём не чаял и сам многому втайне учился у старшего сержанта.

Поначалу все свои увольнительные Николай проводил в прогулках по Бресту, еще не до конца восстановленному после штурма немецкими войсками в сентябре тридцать девятого года. Не без горечи узнал он, что и наша артиллерия помогала немцам подавить сопротивление польского гарнизона. По улицам двигались вереницы подвод, везущих для ремонта и реконструкции зданий кирпич, песок, известь, пиломатериалы… Но одна из центральных улиц, Советская, была полностью восстановлена. Николаю она особенно нравилась. Кирпичные добротные двухэтажные дома купцов, хозяев мануфактур и мастерских, аптекарей, врачей, адвокатов отличались друг от друга формами крыш, дверей, окон, узорами кирпичной кладки, ставнями, резными наличниками, арками и створами ворот, ведущих во дворы, коваными настенными светильниками… Фасады утопали в густых зарослях сирени, жасмина и шиповника, а по заборам извивалась жимолость. Здесь будто сама история воссоздавала дух и образы конца прошлого и начала нынешнего веков. Ему казалось, что он гуляет по Большой Московской и Михайловской улицам в Новгороде, особенно от Фёдоровского ручья до Нутной.

Советская власть еще не вполне укоренилась в городе за полтора года. Множество частных ресторанов, кафе, закусочных, харчевен, рюмочных, кофеен, чайных, булочных, кондитерских, сотни магазинов, магазинчиков и лавок создавало у недавно прибывших сюда красноармейцев и и командиров, работников НКВД, направленных по разнарядкам партийных, советских комсомольских работников, иллюзию достатка и сытости, о чём некотрые имели смутные воспоминания со времён НЭПа, а молоджь увидела впервые. И Николай в том числе. Его поражало изобилие невиданных ранее товаров: добротной и модной одежды, обуви, парфюмерии. Не знал он того, что лишь малая доля этого добра производилась в мастерских города, основная же часть хранилась со времён польской власти или доставлялась старыми, десятилетиями натоптанными тропами из Венгрии и Румынии. И пограничники, возможно, по указанию «сверху», особо не препятствовали этому контрабандному бизнесу.

Воздух городских улиц переполняли ароматы свежесваренного кофе и горячей выпечки, корицы и ванили, запахи жареного мяса и копчёностей. Конечно, на сержантские доходы не разгуляешься, но Николай время от времени баловал себя чашечкой душистого кофе и заварным пирожным.

Постепенно он стал подмечать особенности, детали, нюансы. За видимой благополучностью города скрывалось отсутствие во многих районах, даже центральных, водопровода и канализации, большинство улиц были завалены мусором, а в сточных канавах плавали нечистоты, в переулках и у церквей – бездомные и нищие, на площадях, рынках и вокзале шныряла беспризорная детвора.

Евреи составляли подавляющую часть населения города, они говорили на слабопонятной для русских смеси идиша и польского, используя русские, украинские и белорусские слова. Было много поляков. Те держались особняком, ненавидели немцев, не любили и боялись советских, но, как и местные евреи, всегда здоровались и улыбались. Никто не мог с уверенностью сказать, что скрывалось за этими улыбками. На рынках слышалась белорусская и украинская речь.