Я приказал Бюхнеру свернуть с шоссе влево и двигать на малой скорости вдоль лесополосы. Танки нашей роты поступали также. Из лесополосы русские открыли по нам огонь из противотанковых ружей и орудий. Я увидел, как два Т-III нашей роты потеряли гусеницы, стали кружить на месте, и русские подожгли их, поразив моторные отделения. Я приказал Бюхнеру малым ходом пятиться назад и остановиться за кустарником, который нас прикрывал от лесополосы. Мы остановились и стали ждать приказа командира роты. Мы почувствовали несколько попаданий в нашу машину. Видимо, русские снаряды прошли по касательной, лишь задев башню и корпус, но ощущения были не из приятных…
Мост
Рассказ
Войска 21-го стрелкового корпуса генерал-майора В.Б. Борисова, ведя упорные бои с немецкими танковыми и моторизованными соединениями, отступали на юго-восток. К началу июля 1941 года немцам удалось окружить основные силы корпуса южнее Минска. Комкор, создав ударный кулак, 3 июля предпринял попытку прорыва кольца в районе Узда – Рубежевичи. В ходе прорыва генерал погиб. Войска корпуса вместе с корпусным управлением выходили из окружения порознь, отдельными группами и подразделениями.
17-я Горьковская стрелковая дивизия генерал-майора Т.К. Бацанова, обескровленная в изнурительных боях, потерявшая половину личного состава, почти всю артиллерию, бронетехнику и автотранспорт, прорывалась из окружения по шоссе Москва – Варшава. Буквально по пятам за ней шла немецкая 4-я танковая дивизия под командованием генерал-майора барона фон Лангермана-Эрленкампа, входившая в состав 2-й танковой группы генерал-полковника Гудериана. Ещё немного – и 170 танков дивизии стиснули бы дивизию Бацанова в стальные клещи.
Неподалёку от Кричева, на 476-м километре шоссе Москва – Варшава, у села Сватковичи, шоссе пересекала река Добрость. Бетонный мост через реку сапёры в спешке не взорвали, да и взрывать было нечем. Генерал Бацанов принял решение – во что бы то ни стало задержать противника у этого моста, хоть ненадолго, хоть на полдня. Остаткам дивизии нужно было оторваться, снять угрозу полного окружения, прорваться к Рославлю, к основным силам армии. Он приказал командиру шедшего в арьергарде 55-го стрелкового полка создать у злосчастного моста узел обороны и любым способом задержать немцев.
Молодой майор, командир полка, шёл от комдива озадаченный. «Легко сказать “любым способом”, – осмысливал он приказ, – а их-то нет вовсе, способов этих. Сапёров нет, взрывчатки нет. Из полковой артиллерии остались пять сорокопяток при шестнадцати артиллеристах. Да и то половина раненые. Если оставить орудия у моста, полк без артиллерии останется. Нельзя». Он вызвал командира батареи 45-мм противотанковых пушек.
– Слушай внимательно, старший лейтенант, слушай и думай, что нам делать, – майор кратко изложил приказ комдива.
Стоял жаркий полдень. Остатки дивизии медленно тянулись по мосту на восток. Передовой полк (если три батальона по сто пятьдесят бойцов в каждом можно было назвать полком) уже скрылся из виду. По мосту громыхали повозки дивизионного медсанбата и артиллерийские упряжки противотанковой батареи. Замыкающий 55-й полк в составе ста семидесяти штыков занял оборону на западном берегу Добрости в ожидании приказа об отходе.
Командир батареи старший лейтенант Ерёмин стоял на обочине, на восточном берегу, и в бинокль осматривал местность. Слева от моста колосилось ячменное поле, а за ним виднелись хаты деревни Славковичи. «Нет, – думал комбат, – здесь позиции не выбрать. Местность ровная, словно стол». Справа тоже было поле, ржаное, но в самом его конце, там, где виднелись редкие постройки безымянного хутора, возвышался небольшой холм. «Интересно, – вслух произнёс Ерёмин, – интересно. Холмик-то во ржи укрыт. Отличная позиция!» Прикинул расстояние до моста, выходило метров триста пятьдесят – четыреста. «Отлично!» – воскликнул комбат и широко зашагал к батарее. Он принял решение.
– Старшина! – крикнул Ерёмин. – Старшину ко мне!
Подбежал старший сержант Приходько, старшина батареи, вскинул руку к пилотке, хотел доложить по уставу, но комбат махнул рукой, не до формальностей, мол.
– Построй батарею, старшина, дело одно есть.
Приходько остановил движение батареи, собрал орудийные расчёты, построил их на обочине. Вместе с ездовыми выходило четырнадцать человек. Ерёмин прошёлся вдоль строя, внимательно оглядывая каждого из бойцов. Посеревшие от усталости и пыли небритые лица, у многих, особенно у раненых, потухшие глаза; выгоревшие, мокрые от пота гимнастёрки, стоптанные, давно не чищенные сапоги (армия ещё пока не знала обмоток)…
Комбат расправил под ремнём гимнастёрку, поправил кобуру, заговорил твёрдым, уверенным голосом:
– Бойцы! Эта река и этот мост должны стать непроходимым препятствием для фашистов. Взорвать мост мы не можем, нечем, но дать бой немцам можем. Нужно задержать гадов, дать дивизии оторваться, чтобы снова не попасть в окружение. Одно орудие батареи я оставляю у моста, с одним наводчиком.