Пощёчина генерал-полковнику Готу

Он замолчал и вновь испытывающе оглядел людей. Некоторые лица выражали удивление и даже испуг. Выждав, пока его слова дойдут до каждого, продолжил:

– Да, с орудием останется только один наводчик и я, командир батареи, буду корректировать огонь. За командира батареи останется старшина Приходько. Приказать никому не могу, понимаю, идём на верную гибель, только чудом можем выжить. Нужен доброволец.

Он увидел, как большинство бойцов опустили головы. Молчание затягивалось, требовалось принять какое-то решение, но он не знал какое, не мог он неволить людей идти на верную смерть. Раздавшийся голос вывел его из оцепенения, он даже испугался этого звонкого и бодрого голоса.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите мне остаться у орудия!

Из строя вышел молоденький крепыш невысокого роста с двумя алыми треугольничками на петлицах. «Коля Сиротин, – обрадовался комбат и сразу вспомнил, – наводчик второго орудия первого огневого взвода, хороший наводчик, кстати».

Ерёмин приказал:

– Разойтись! Второе орудие первого взвода к обочине справа!

Старшина продублировал команду, и остатки личного состава батареи потянулись за своими орудиями. Ездовой развернул пару лошадей, подогнал орудие с передком к обочине, соскочил и стал ожидать дальнейших указаний.

Ерёмин с Сиротиным присели на станину. Комбат протянул сержанту пачку «Беломора».

– Кури.

– Спасибо, товарищ старший лейтенант, не курю, – смущаясь, сказал Сиротин.

– Молодец. – Комбат с наслаждением закурил. – Скажи, сержант, почему вызвался добровольцем? Только честно.

Николай не знал, что и сказать. Как-то спонтанно всё вышло, само собой. Он, двадцатилетний паренёк, в батарее считался лучшим наводчиком. По итогам прошлогодних окружных учений ему за отличную стрельбу командир корпуса лично вручил наградные наручные часы, а вскоре ему присвоили звание сержанта. Да и комсомольцем он был. Кому, как не ему, Николаю Сиротину, добровольцем быть?

– Так ведь кто-то должен, – улыбнувшись, ответил сержант, – вот я и решил.

– А как рука? Рана небось не зажила? – Ерёмин заметил, что левый рукав гимнастёрки сержанта пропитался кровью.

В первый день войны, 22 июня, их полк, базировавшийся в Полоцке, немцы бомбили трижды – в четыре утра, в полдень и в три часа пополудни. Во время последней бомбардировки и зацепило Николая. Осколок по касательной задел левое предплечье. Рана оказалась пустяшной, но до сих пор кровоточила и болела.

– Всё в порядке, я и забыл о ране. Так, царапина.

– Ну, тогда пошли, выберем позицию. – Комбат поднялся, приказал ездовому ждать его команды.

Они сошли с шоссе и побрели по полю к чуть выступавшему изо ржи холму. Идти было приятно. Запах недозревшей ржи щекотал ноздри. Колосья ласково гладили руки, тихо шуршали по сапогам и галифе. Взобравшись на холм, оглядели в бинокли округу. Отсюда, как на ладони, просматривалась река и мост. Отличная была позиция.

– Орудие установим чуть ниже макушки холма, вот здесь, – комбат указал на ровную площадку, скрытую колосьями, – а я залягу на макушке и буду корректировать огонь.

Николай кивнул, но так и не понял, как комбат собирается корректировать огонь без рации, без телефонной связи, но промолчал.

Оставив сержанта на холме, комбат вернулся к шоссе и ещё раз оглядел позицию. Он приказал старшине Приходько взять пару бойцов, загрузить передок дополнительно двумя лотками со снарядами, доставить орудие на холм и обустроить огневую позицию там, где покажет сержант Сиротин.

– Главное, – приказал комбат, – рожь не вытопчите, иначе всю позицию демаскируете.

Через час ездовой привёл лошадей с пустым передком. Вернулись уставшие старшина с бойцами.

– Всё, товарищ старший лейтенант, – доложил Приходько, – обустроили в лучшем виде.

Комбат взял бинокль, внимательно, метр за метром осмотрел холм, но ни орудия, ни Сиротина, ни признаков огневой позиции не обнаружил, густая рожь поглотила всё. 45-мм пушка была установлена выгодно и надёжно скрыта.

Ерёмин и старшина присели на обочине, закурили. Приходько доложил:

– Снарядов там шестьдесят штук. Большинство бронебойных. Есть и осколочно-фугасные. Жаль, подкалиберных нет. Два карабина, сотня патронов к ним, три гранаты Ф-1. Харчей я вам там оставил малость: буханка хлеба, сухари, сала шматок, две луковицы, воды четыре фляжки. И четыре индивидуальных пакета оставил. Вы, товарищ командир, Кольку перевяжите сегодня. У него, бесового сына, рана кровоточит. Как бы заражения не было.

– Спасибо, старшина. Давай прощаться. Доложишь комполка, что постараемся задержать немцев.

Они обнялись, и Ерёмин, не оглядываясь, нырнул в ржаное поле, сразу поглотившее его, словно безбрежный морской простор.