Посланец Солнца, или Молодец из колодца

Тренер дядя Федя вовсю его нахваливал: ты, говорил он, Ваня, если ещё в росте чуток подтянешься, то, возможно, с самими Поддубным, Медведем, Ярыгиным или даже с великим Карелиным тогда сравняешься. Точно, утверждает, меня не обманешь: выдающийся, дескать, у тебя талант!

Ваня же такому авансу вестимо обрадовался и ещё больше рад-то стараться…

А где-то осенью уже поздней, в ноябрьскую промозглую непогоду, пригласил он Ладу свою в кино. На вечерний, значится, сеанс. Посмотрели они комедию какую-то туповатую, естественно американскую, по улице домой возвращаются, дребедень эту аргументировано обсуждают…

И вдруг внезапно, в переулке тёмном и грязном, окружает их Курняевская молодёжная банда!

Сам Курняй к ним вразвалку подваливает, нецензурно при даме ругается и, оттолкнув грубо Ладу, Ваньку за грудки хватает.

— Я же упреждал тебя, хренов ботаник, — протянул он угрожающе, — чтоб от этой самочки ты держался подальше. Она моя и только моя, а ты — тля!

А Ваня вдруг как врежет ему пощёчину справа!

Вмиг от него Курняйка отвял, отпора от «ботаника» ну никак не ожидая. Взревел он бешено, как словно хряк порезанный, и кулак свой выбросил каменный, норовя нехило Ваньку́ им втаранить.

Ваня же юркнул под руку летящую машинально, перехватил Курняя позади кулачины, и до того чисто бросил его через спину, что тот, точно куль, на асфальт шмякнулся и даже от боли квакнул.

Да только перевес численный оказался всё же на стороне его банды. Налетели негодяи на кавалера нашего отчаянного да как почали его толпою-то колошматить! Ваня не сдавался и со всей своей моченьки отбивался, но удача и грубая сила на сей раз не на его сторонушке были. Последнее, что он увидеть успел, был кулачище курняевский, стремительно к челюсти его летящий. А потом только бац! Вспышка такая вдруг яркая!..

И всё потонуло в пелене мрака.

Ну а очнулся защитник наш бравый уже в больничной палате. И едва-то-едва разлепил он свои глаза, ибо они синячищами фиолетовыми плотно закрыты оказались. Глазоньки ж Ванины, в щёлочках еле видные, красные очень были, как словно бы у вампира. И видит он сквозь щёлки сии — Ладушка рядышком с кроваткой его сидит и книжечку, ожидаючи, подле читает.

Вот же он ей и обрадовался!

Поведала ему подруга боевая, как эти злыдни свалили его на асфальт, как лежачего ногами его били, как она, наконец, прочь вырвалась, бандита, её держащего, за руку укусив, как помчалась звать людей на подмогу, как их привела, и садюги тогда прочь убежали…

Слушает её Ваня и ярью благородной наливается. Ну, думает, Курняй, погоди у меня, прохвост — я те устрою ещё куликово поле!

К Ване и участковый в палату наведывался, об обстоятельствах избиения зверского у него выведывая. Да только потерпевший ничего конкретного ему не поведал. Напали, сказал он, некие неизвестные, не видел я их ранее нигде…

Отвалялся Иванушка с недельку в больнице и в отчий дом, наконец, заявился. И тут вспомнил он про волшебное то снадобье, Красобразою Веране данное, достал его из дальней шуфлятки, и лицо себе кремом помазал. И вот же воистину чудеса — за пару всего-то часиков все синяки и ссадины с личины его пропали!

«Ай да Красобраза! — мысленно Ванюха ведунью нахваливает, — Ай да лапа! И впрямь-то мазь сия классная!»

А на следующий день опять, значит, случилась суббота. И снова злая Верана пасынка до себя зовёт. Ваня не хотел было сначала идти-то, да пришлося, поскольку противиться магическому гипнозу он всё ещё не мог. Вот приходит Ванёк, смотрит, а эта колдунья позорная в кресле своём сидит-посиживает, да на него поглядывает лютым взором.

— Вот что, урод, — говорит она ему грубо, без обиняков, — слушай меня, подонок! Отправляйся-ка сей же час к осине, тобою знаемой, да навести-ка на этот раз моего любимого братца. Я в фитнес-центр самолучший собралася ходить, и мне таблетки волшебные надобны будут для силы. Иди, негодяй, давай ступай, да вот эту записку братцу от меня передай!

И протягивает пасынку клочочек бумажечки.

Вышел Ваня из спальни Вераниной, записку тотчас развернул и на неё глянул. А там какие-то знаки непонятные были накарябаны. Написано оказалось не по-нашему, а по-ихнему, по-ведьмачьи.

Напялил Иван куртку тёплую и непромокаемую, поскольку было пасмурно, и дождик временами накрапывал, да и поехал на велосипеде в прежнее место. Приезжает, педалёт возле сруба ставит, глядь — ёж твою в слякоть! — а отражения-то никакого в воде не видать! Темно ж ведь было, хмарно, вот подсветки для отражения и не хватало.

Опечалился очень Ваня. Да, думает, беда: пропал я теперя, как пить дать видно пропал!..

А потом глаза он широко вылупляет и по ляжке себя вдаряет. «А чего это я, — возмущение его охватило, — всё время на брате своём буду паразитировать! Говорил же мне Солнца Посланец, что он — это моё второе „я“. Значит, он не вовне где-то обитает, а в самом, получается, проживает во мне. А ну-ка, Ванюха, не кисни — топай, лентяй, к осине!»