Мой заплаканный, право, неважно – ёлка, бублики,ржавый полётдевяти– или пятиэтажной, коммунальной, вмерзающей в лёд —кайся, друг, признавайся скорее у разверстых ворот в парадиз,что любил настоящее время – несомненно, сладчайшее извсех времён, танцевальное, ложное, испаряющееся вещество,неизбывное, то есть оплошное, опечатку в тетрадях Его.Оттепелью, в городе временном, каменном,колыбельный журчит водосток,там бессонница перед экзаменом, сердца стукда размокший листокиз чужого конспекта, там клетчатый, фиолетовый рай на меду —что ты косишься, мой опрометчивый, я ещё за тобою зайду,мой обиженный, неизбежнее уравнения Фауста иЗлатоуста, с одеждой подержанной в чемоданчике. Где же твоисловолюбы и самоеды? Где сугробы? Родные гроба?Где повстанцы? Где жизневеды? Не хлебы, мой родной, а хлеба,не летучие, а полёвки вострозубые, глаз да хвост.Юркий праздник, вечер неловкий,фейерверк остроклювых звёзднад Атлантикой и Уралом, как писал мой товарищ-друг,алкоголем, любовию и вероналом усмиряя трепетание рук.Бык финикийский, голубь, лисица, воспетая древними серая мышь!Нет, птиц и зверей утомлённые лица с человеческими не сравнишь.Не ропщут и у горящего дома ни за что не станут тщиться, как я,переписывать утлую жизнь по Толстому или Пушкину.Кто им судья?Да и тебе кто судья? Не приду. Не трону.Домовой под плинтусом пустьнарушает твой сон. Этому дому – голоса мышиные,совесть, грусть.«Зима грядёт, а мы с неё особых льгот не требуем…»
Зима грядёт, а мы с неё особых льгот не требуем,помимо легкомыслия под влажным, важным небом —и хочется скукожиться от зависти постыднойто к юношеской рожице, то к птице стреловидной.Всё пауки да паузы, верёвочка в кармашке —у помрачневшей Яузы ни рыбки, ни рюмашкине выпросить, не вымолить, не прикупить, хоть тресни.У старой чайки выбор есть, ей, верно, интереснееорать, чем мне – дурачиться, отшельничать во имямузыки да собачиться с красавицами злыми.О чём мой ангел молится под окнами больницы?И хочется, и колется на снежную страницулечь строчкой неразборчивой к исходу русской ночи —а лёд неразговорчивый рыхл, удручён, непрочен —и молча своды низкие над сталинским ампиромобмениваются записками с похмельным дольним миром.«…не в горечь, и не в поношение скажу: ёж, робость, нежность, нож…»