Послания Ивана Грозного

этот посол приезжал к Ивану IV (Сб. РИО, т. 35, № 27). Летом следующего года он

(вместе с сыном) сделал неудачную попытку бежать за границу. Согласно инструкции,

данной русским послам, ехавшим в Польшу осенью 1554 г., на возможный вопрос о С.

Ростовском они должны были ответить, что он «малоумством шатался и со всякими

иноземцы говорил непригожие речи про государя» и что вместе с ним «воровали его

племя [родичи], такие ж дураки» (там же, стр. 453). Сходный рассказ о С. Ростовском

содержится и в тексте Синодального списка Никоновской летописи (ПСРЛ, XIII, 237 -

238: «хотел бежати... от малоумства... а с ним ехати хотели такие же малоумы»). В

приписке же к этой летописи сообщается, что С. Ростовский затевал тайный заговор во

время болезни царя в 1553 г. и что в этом заговоре участвовали представители крупного

княжья: Щенятев, Серебряный, Пунков-Микулинский и др. (стр. 238, прим. 1).

Следователями по этому делу были, согласно этой приписке, Курлятев, Палецкий и

Фуников, т. е. те самые лица, которых более поздний источник (приписка к

«Царственной книге») обвиняет в мятеже во время болезни царя. К сожалению, мы не

знаем, как изложила бы дело Ростовского «Царственная книга», так как ее текст

доходит только до 1553 г. ). А поп Сильвестр после этого вместе с вами, злыми

советниками своими, стал оказывать этой собаке всяческое

покровительство и помогать ему всякими благами, и не только ему, но и

всему его роду. Таким образом, после этого всем изменникам было

хорошо, а мы терпели притеснения; ты также в этом участвовал: известно,

что вы с Курлятевым-сыном хотели устраивать суд по делу Сицкого

(Курлятевым сыном хотесте судити про Сицкаго. - Этот, довольно «темный» (Соловьев,

кн. II, стлб. 151) намек царя может быть несколько разъяснен благодаря его же

замечаниям во 2-м послании Курбскому (см. стр. 209). По убедительному

предположению Бахрушина, «дело шло о ссоре между князем Сицким и его соседями

по вотчинам в Ярославском уезде - Прозоровскими - из-за 150 четей земли... Сицкий,

бывший в свойстве с царицей Анастасией, надо думать, пробовал воздействовать на

судей именем малолетнего Федора и добился вмешательства в дело самого царя. В

судебном разбирательстве участвовали, между прочим, кн. А. М. Курбский и кн. Д. И.

Курлятев» (ук. соч., стр. 44). - Упоминание «Курлятева-сына» (в списке

Археографической комиссии) не совсем понятно. У Д. И. Курлятева был сын Иван,

постриженный в 1562 г. в монахи вместе с отцом (ПСРЛ, XIII, стр. 344), но

«Курлятевым-сыном» можно было назвать и самого Д. И. Курлятева (по отношению к

его отцу, кн. И. В. Оболенскому-Шкурле). В других списках послания читается: «с

Курлятевым нас хотесте судити про Ситцкого».).

Когда же началась война с германцами [ливонцами], о которой дальше

будет написано подробнее, поп Сильвестр с вами, своими советниками,

жестоко на нас за нее восстал: когда за свои грехи заболевал я, наша

царица или наши дети,- все это, по их словам, случалось за наше

непослушание им! Как не вспомнить немилостивый обратный путь из

Можайска с больной царицей Анастасией? (Та же убо наченшеся войне, еже на

герман... како же убо воспо-мяну... немилостивное путное прихождение? - Речь идет о

столкновениях между царем и Сильвестром во время Ливонской войны (см. ниже,

прим. 41 - 42). История этих столкновений (так же как и причина враждебности

Сильвестра и его партии к царице Анастасии Романовне) не известна. Согласно

Никоновской летописи (Синодальный список), царь с женой и детьми находился в

Можайске в конце 1559 г., туда к нему пришла весть о нарушении ливонцами

перемирия (заключенного, вероятно, под влиянием Сильвестра и других - см. ниже,

301

прим. 41 - 42); царю срочно пришлось выехать, несмотря на «беспуту» (распутицу,

бездорожье); при этом выезде «грех ради наших царица недомогла» (ПСРЛ, XIII, 321).).

Из-за одного неподобающего слова! Молитв, путешествий к святым

пустыням, приношений и обетов о душевном спасении и телесном

выздоровлении и о благополучии нас самих, нашей царицы и детей - всего

этого нас коварно лишили, о врачебном же искусстве против болезни и

помянуть нельзя было.

Пребывая в такой жестокой скорби и не будучи в состоянии снести эту

тягость, превышающую силы человеческие, мы, расследовав измены

собаки Алексея Адашева и всех его советников, наказали их за все это, но

милостиво: смертной казнью не казнили, а разослали по разным местам.

Поп же Сильвестр, увидя, что его советники впали в ничтожество, ушел по

своей воле, но мы, благословив его, не отпустили, не потому, чтобы

устыдились его, но потому, что за его коварную службу и понесенные от