После Ельцина. "Веймарская" Россия

Вывод может быть только один: ужасно, что эти нечестивцы подорвали духовную основу средневековых ценностей, на которых держался старый режим, и в результате помогли революции с ним покончить. Интересно бы спросить современных французов: согласны ли они, что 200 лет назад были разрушены основы жизни Франции, притом, окончательно? Клянут ли они Вольтера и Дидро, как Шафаревич клянет евреев? И желает ли ктонибудь из них, кроме разве что “новых правых”, вернуться к утраченным ценностям средневековья?

Но еще интереснее то, что получается в итоге. Если принять все предпосылки Шафаревича и согласиться, что евреи, подобно пуританам и просветителям, являются в России центральным ядром “малого народа”, то стоит ли так переживать? Наоборот, радоваться нужно, что и в России есть слой, подобный пуританам в Англии и Америке и просветителям во Франции. Глядишь — и поможет это ей обрести такое же великое будущее.

Вот почему и говорю я, что дурную службу сослужил Шафаревичу исторический контекст. Он хотел спеть российским евреям за упокой, а вышло, что спел во здравие.

Уж не из-за этих ли своих промашек отказался встречаться со мною Игорь Ростиславович? Сам он их увидел или ему на них указали, я не знаю. Но во втором своем, не менее знаменитом трактате постарался их убрать.

195

“Малый народ на мировой арене” “Два пути к одному обрыву” - это о роковой роли, которую сыграли бесчинства “малого народа” в мировой истории. Да, оказывается, этот “нигилистический слой” вовсе не ограничился окончательным разрушением основ жизни Англии и Франции и вообще средневековой (“космоцентрической”, по Шафаревичу) цивилизации. Он еще создал вдобавок “технологическонигилистическую утопию”17, заведшую в ловушку весь мир. И Россию, конечно, тоже.

В самом деле, - спрашивает Шафаревич, - что такое сталинизм (“командная система”), как не обратная сторона, не инобытие либеральной демократии? И разве они не “два варианта, два пути реализации одной сциентистски-техницистской утопии”?18 Разве не ведут они, несмотря на “различие в методах” к “одной социально-экологической катастрофе и даже помогают в этом друг другу”?19

Вот как выглядит реализация этой жуткой утопии на практике. “Труд все более удаляется от своей цели, то есть смысла… Человек зависит не от себя, а от какой-то внешней силы. Воду он приносит не из колодца… Он согревается, не топя печку… Он рождается не дома, а в больнице и умирает в больнице, где его не провожают священник и близкие. Личные отношения учитель

- ученик или врач - пациент растворяются в многолюдных школах и громадных больницах. Даже пространство исчезает из жизни: чтобы добраться из Москвы в Ленинград или в НьюЙорк, нужно затратить примерно однинаковое время”20. Оригинальный ход - приписать козням “малого народа” (в его пуританской ипостаси) все, что произошло в мире со времени его возникновения, включая развитие науки, отчуждение труда и даже канализацию.

Всякому видно, что такое общество, в отличие от родимого “космоцентрического”, ненормально, носит “болезненный характер”21. И дело тут не только в том, что “этот вариант в целом утопичен”. В истории вообще “бывают линии развития, кончающиеся неудачей”22. Тупики. Вот куда в конечном счете завел человечество “малый народ”, бессмысленно разрушив светлый “космоцентрический” мир средневековья. Но как раз тут включается третья составляющая профессорского характера. Игорь Ростиславович дает обратный ход. Он снова оговаривается. Нет, он вовсе не хотел сказать, что “космоцентрическая” цивилизация была идеальна. У нее тоже были свои недостатки: “На другой чаше весов лежали тяжелая, изнуряющая физическая работа, неуверенность в завтрашнем дне, частый голод, громадная смертность — особенно детская. Почти каждому взрослому приходилось пережить смерть своего ребенка”23. Признает Шафаревич и то, что “рост человечества с нескольких миллионов до пяти миллиардов - это объективный факт. Ни охотничья, ни земледельческая цивилизация не смогли бы прокормить такое населе

196

ние, потребовались бы какието драконовские меры, вроде массового убийства детей”24.

Самое бы время включить в этот перечень, что любезная сердцу профессора “космоцентрическая” цивилизация была еще и мощной опорой тирании и, стало быть, кладбищем человеческой свободы. Но наш герой не станет обращать внимание на такие пустяки. Как и для Проханова или Жириновского, проблемы свободы - центральной в истории европейской мысли - для него просто не существует. Да и не в его интересах долго задерживаться на несовершенствах светлого идеала.

Но, строго говоря, нет и особой нужды в добавлениях. Даже от тех особенностей “космоцентрической” цивилизации, которые он за ней признает, леденеет сердце.

Да если собрать воедино все изъяны и грехи Нового времени, неужели их не перевесит хотя бы одно единственное его завоевание - рост продолжительности жизни? И если вправду считать, что человечество получило это величайшее из благ благодаря “малому народу”, то какого же помятника он заслуживает?