Итак, “непротиворечивая идеология Русского пути”19, о которой так хлопочут Кургинян и Лысенко, действительно нужна оппозиции, как воздух. Затем, чтобы продиктовать сомневающемуся большинству свой ответ на все тревожащие его древние вопросы. Затем, чтобы с завоеванных позиций стращать это большинство Западом, истинной целью которою в отношении России является, чтоб вы знали, “технологический геноцид со всеми атрибутами этого процесса-размещением радиоактивных захоронений, высокотоксичных и грязных производств,
41
широчайшей эксплуатацией людских и природных ресурсов”20. Но не в последнюю очередь единое знамя, единый символ веры, единая, если угодно, душа нужны оппозиции и просто для того, чтобы “красные” не перерезали на второй день после победы глотки “белым”, а “коричневые” - “перебежчикам”. Попросту говоря, без “идеологии Русского пути” оппозиция не сможет воспользоваться плодами своей победы, даже если победа эта ей суждена.
Однако и сегодня - как и год, и два, и три назад-этого знамени, этой единой души у нее нет. Конечно, идеология - не бутерброд от McDonald’s: требуются годы, чтобы она сложилась и созрела. Но какието эскизы, наброски — могли бы уже, казалось бы, появиться!
Попробуем поискать объяснения. Беспощадное соперничество лидеров, каждый из которых стремится подавить других именно экстремизмом своих лозунгов, отчаянное давление “патриотических” масс, требующих немедленных акций, а не отвлеченных рассуждений, соблазн власти, которая, как им часто кажется, валяется под ногами, азарт борьбы и необходимость отвечать ударом на удар - все это едва ли располагает к нормальной академической работе. Тем более, что оппозиционные политики, ежеминутно ожидающие подвоха со стороны нетерпеливых соперников, склонны романтизировать этот азарт сиюминутной “революционной” практики, с трудом скрывая свое презрение к медлительным степенным идеологам.
“Наше глубокое убеждение - идеологии не рождаются в кабинетах и интеллектуальных лабораториях,— торопит события Александр Проханов.— Там рождаются лишь слабые и робкие эскизы, которые потом предлагаются великому художнику - Истории. Этот художник пишет свое полотно на полях сражений, в застенках, в толпищах и революционных катастрофах. И все, что у него получается, уже не хрупкие карандашные наброски, а огромные, слезами и кровью омытые фрески”21. Слов нет, это, конечно, вполне бесшабашная демагогия, удобно оправдывающая неспособность сосредоточиться на серьезной умственной работе. Но зато как привлекательно звучит! И как идеально соответствует безрассудной горячности “патриотических” масс!
И что с того, что Сергей Кургинян поспешил одернуть этого Демосфена реваншизма: “Главной слабой точкой, ахиллесовой пятой оппозиционного движения является леность политической мысли… политическое верхоглядство, неумное и мелкое честолюбие лидеров, приводящее к политической грызне между ними, тяга к упрощенным решениям, не соответствующим масштабу проблем и вытекающая отсюда организационная бесплодность, отсутствие воли к самостоятельной творческой активности в сфере идеологии”22? Что толку от этих запоздалых обличений? Политики, зависящие от настроения “патриотических” масс, не желают их слушать. В особенности в моменты, когда лихорадочные искушения власти становятся непреодолимыми и, подобно лесному пожару, охватывают вдруг все оппозиционное движение. Перед этой лихорадкой даже его жрецы - хранители идеологического огня - устоять не могут… Мы видели это в сложнейший период между осенью 92-го и вес
42
ной 93-го. Напомню канву тогдашних событий. Две обычно соперничающие между собой фракции - бывшие аппаратчики, вроде Геннадия Зюганова, щеголяющие сейчас в тоге “краснобелых” национал-большевиков, и нетерпеливые “перебежчики”, вроде Ильи Константинова, сошлись на том, что “идейные разногласия следует отложить на потом и прежде всего добиваться правительства народного доверия”23. Нетерпение “перебежчиков” - в большинстве своем парламентариев - понятно. Любая конституционная реформа, связанная с новыми парламентскими выборами, означала для них уход в политическое небытие. К тому же “правительство народного доверия”, в котором они, естественно, играли бы главные роли, давало им, казалось, реальный шанс оседлать массовое “патриотическое” движение, нейтрализовать уличных вождей и демагогов, которых они сами побаивались.
Бывшие аппаратчики, надо полагать, руководствовались аналогичными соображениями.