После финала

Среди свертков с едой, которые Хабиба, надеясь на лучшее, дала с собой Лейле, есть плоский, обернутый фольгой пакет. Лейла улыбается. Тадиг. Лепешка из персидского риса – лакомство, которое в ее детстве Хабиба пекла, когда приходили гости. Она разрывает лепешку пополам и вручает половинку Нику.

– Потрясающе! На твоем месте я бы спрятал паспорт твоей матушки.

– Да, это вкусно, – говорит Лейла, чувствуя себя защищенной любовью матери.

По дороге в отделение она звонит Руби.

– Я хотела позвонить раньше, но не смогла. Извини, что опоздала на твое торжество, Руби. И прости меня за резкость.

Руби никогда не была злопамятной.

– Ты была какая-то напряженная. Я за тебя переживала.

– Да я всегда напряженная.

Лейла пытается обратить все в шутку.

– Нет, не всегда. Что у тебя случилось?

Лейла немного рассказывает Руби о происходящем. Та молча слушает, а потом восклицает:

– Господи, какой ужас! Я бы с ума сошла. Как ты все это выносишь?

– Мне надо идти, – прерывает ее Лейла, остановившись у двери в палату.

– Если тебе понадобится моя помощь, ты только скажи, ладно?

Если Лейла упадет, здесь ее подхватит множество рук. Это немного утешает. Но когда она, вызвав из палаты Макса и Пипу, идет впереди них по коридору, чтобы еще раз поговорить с ними в «Комнате отдыха», то чувствует себя одинокой и беспомощной.

– Нет, – произносит Макс Адамс, сотрясаясь всем телом. – Я не позволю вам сделать это.

– Я понимаю, что для вас это плохие новости. Мы подробно рассмотрели случай Дилана, и, хотя мы допускаем, что протонно-лучевая терапия может уменьшить опухоль, полностью она ее не уничтожит.

– Значит, вы позволите ей расти? Пока она не убьет его!

– Мы назначим паллиативное лечение, которое облегчит состояние Дилана и позволит ему не страдать от боли.

– Это ты виновата. – Макс поворачивается к Пипе, которая до сих пор не произнесла ни слова. – Мы же вместе все решили. Вместе. А потом ты передумала и теперь…

Замолчав, Макс трет руками лицо.

– Семейная служба поддержки и консультаций выделит Дилану независимого куратора, который назначит ему адвоката, – объясняет Лейла, глядя в пустое пространство между Максом и Пипой. – Вы будете сторонами в судебном разбирательстве, имеющими право выступать в суде.

– Нам придется подавать в суд? – растерянно спрашивает Пипа. – Друг на друга?

Лейла продолжает, тщательно подбирая слова:

– Больница обратилась за решением суда, запрещающим Дилану покидать больницу и проходить любое лечение, кроме паллиативного. Это обращение может быть отозвано в любой момент…

– Значит… – пытается перебить Макс, но Лейла упрямо продолжает:

– …если вы оба дадите согласие на такой план действий.

В комнате повисает молчание: все трое размышляют, что это означает для Дилана. И для них самих.

– Тогда увидимся в суде. – Макс бросает взгляд на жену, и Лейла пытается понять, видит ли Пипа печаль в глазах Макса за гневом в его голосе. – С вами обеими.

Голова у Лейлы раскалывается. В половине девятого она договорилась встретиться с Джимом, и теперь ей хочется отменить свидание, но уже восемь, и ей неловко его подводить.

Они встречаются в «Королевском гербе».

– Лаймовый сок с содовой сейчас прибудет, – с театральным поклоном объявляет Джим и исчезает в баре.

Лейла замечает столик, за которым она сидела с Ником в день вечеринки Руби. Вспомнив, как он деликатно отверг ее предложение провести вечер вместе, она заливается краской.

Через минуту появляется Джим с пинтой пива и соком для Лейлы.

– Ну, Халили, расскажи мне о своем дне. Самое хорошее и самое плохое. Давай, выкладывай.

Он говорит так, словно развлекает толпу, – энергично, рассчитывая на смех, – и Лейла задумывается о том, не надоест ли ей это со временем. Но все же она невольно улыбается.

– Самое хорошее? – Она поднимает стакан. – Выпить после работы.

– Это самое хорошее? Вау, ну и дерьмовый же был у тебя денек.

Он усмехается, но, взглянув на Лейлу, меняет тон:

– У тебя и вправду был тяжелый день?

Лейла кивает.

– Не хочешь рассказать?

– Ну, он не хуже всех остальных… – Она напрягается, стараясь подобрать нужные слова, и смотрит ему прямо в глаза. – Пациенты иногда умирают, верно? Мы теряем людей. Постоянно. Но… – Она пожимает плечами. – Такая уж у нас работа.

– Это не делает ее легче.

Они молча потягивают из своих стаканов. Лейла думает о Пипе и Максе.

– Родители одного моего пациента не могут договориться о его судьбе.

Джим задумчиво кивает.

– Такое случается. И даже чаще, чем думают люди.

Ему частенько приходится быть свидетелем яростных ссор. «Он не поедет в больницу… Нет, поедет! Я поеду вместе с ним… Нет, я поеду! Не прикасайся к нему… Да сделайте же что-нибудь!» Лейла понимает, что аргументы Джима нельзя считать менее серьезными только потому, что они возникают на улице, в пабе или у кого-то дома. Он каждый день имеет дело с вопросами жизни и смерти – возможно, даже чаще, чем она. И ему больше чем кому-либо понятны ее проблемы.

– Мой пациент смертельно болен.

За соседними столиками никого нет, но Лейла все равно говорит вполголоса. Джим хмурится, уткнувшись в свое пиво.