После финала

Я смотрю на свою безупречную кухню, на стопку книг, которые я должна буду вернуть в библиотеку. Думаю о том, чем заполнен мой день – уборка, приготовление пищи, десять тысяч шагов перед обедом – и как пуста каждая неделя. Теперь я просто убиваю время до прихода Макса. Пора возвращаться на работу.

Глава 29

Макс

2016

– Ты не можешь меня бросить. Пожалуйста, не уходи от меня. И это после того, что нам пришлось пережить?

– Это ты бросил меня.

Пипа все еще плачет, но ее голос тверд. Она так и не простила меня.

– Разве можно сравнивать. Дилан… Это же было временно.

Недели, проведенные в отеле, почти не сохранились у меня в памяти, словно кино, которое я смотрел слишком давно, чтобы помнить. Я никогда не думал, что мой брак может когда-нибудь закончиться, просто я не мог спать в одной постели с женщиной, чье решение я оспаривал в суде. Я не переставал любить Пипу, даже когда ненавидел ее. Мне никогда не приходило в голову, что она может меня разлюбить.

– Ты бы вернулся, если бы суд решил иначе?

Если бы Дилан умер? Я вспоминаю, каким я был четыре года назад и как пошатнулся тогда наш брак.

– Не знаю, – честно признаюсь я.

Мне трудно представить свою жизнь другой.

– Мы оставались вместе только ради Дилана.

Внутри у меня все обрывается. Она не шутит. Она действительно от меня уходит.

– Но Дилан умер, мы с ним попрощались, и теперь надо смотреть в будущее.

Она хмурится, словно испытывает боль. «Если это так больно, зачем ты это делаешь?»

Подойдя к Пипе, я опускаюсь на колени и обнимаю ее, но она, оттолкнув мои руки, поднимается с кушетки, оставляя меня одного на полу.

– Пипа, прошу тебя. Я тебя люблю, и ты меня любишь.

Она подходит к окну, и, даже не видя ее лица, я уже знаю, что она собирается сказать.

– Зря мы это сделали.

После решения суда Пипа поехала в больницу. Я нашел ее на скамейке под дубом. Она начала говорить прежде, чем я успел подойти к ней, быстро и громко, будто хотела словами смести меня с пути:

– Я не согласна и никогда не соглашусь, но если ты повезешь Дилана в Америку, то я тоже поеду. И я не хочу больше говорить о судебном деле или о том, кто был прав, а кто нет. Я не хочу тратить время ни на что, кроме Дилана.

Мы полетели в Хьюстон на следующей же неделе в восьмиместном санитарном самолете, что казалось бы верхом роскоши, если бы не летевшая с нами команда врачей, специальная кровать для интенсивной терапии и баллоны с кислородом, поддерживающие жизнь Дилана. В аэропорту нас встретила машина скорой помощи с командой доктора Сандерса, и через двадцать минут Дилан был уже под опекой клиники протонной терапии. Пипа сдержала слово. Никаких обвинений – даже тогда, когда новый приступ пневмонии вернул Дилана к искусственной вентиляции легких, – никаких «я так и знала». Мы с Пипой стояли плечом к плечу шесть месяцев, что провели в Хьюстоне, и все последующие годы.

«Зря мы это сделали».

Я вскакиваю на ноги.

– Как ты можешь так говорить? – Я не хочу повышать голос, но он мне не подчиняется. – Мы отвоевали для него еще три года. Он прожил на три года больше!

– В его день рождения мы с тобой пили шампанское и ели торт, – еле слышно произносит Пипа. – А Дилана через трубку поили искусственным молоком.

У меня начинают трястись руки. Я сжимаю кулаки, и дрожь переходит на локти.

– Когда другие дети простужаются, им просто дают жаропонижающее. А для Дилана это означало отсосы, катетеры, ингаляторы, антибиотики и приступы. – Она повышает голос. – И морфий, когда ему было больно.

– Но ведь не так часто…

– Слишком часто!

Пипа оборачивается, чтобы посмотреть на меня.

– Он принимал по семнадцать разных лекарств. Ежедневно.

– Но они давали ему возможность жить…

– Это не жизнь! – кричит она, словно хочет, чтобы ее услышал весь мир.

А потом она уходит.

В душе я ждал этого дня все три года. На протяжении всех споров, всех напряженных взглядов и обвинений я тешил себя мыслью, что Пипа остается со мной, потому что у нас было то, за что стоило бороться. Только наш брак здесь был ни при чем. Она оставалась только ради Дилана.

Я открываю бутылку виски.

И шесть дней беспробудно пьянствую, пока на седьмой не просыпаюсь от звонка в дверь. Сквозь незадернутые шторы в окно спальни пробивается солнечный свет, а часы на тумбочке показывают два. Два часа дня? Сколько же я проспал? И когда лег в постель? Почему у меня все болит?

Щурясь от света, я открываю дверь.

– О Господи.

На пороге стоит Том Бредфорд, меряя меня взглядом. Он морщит нос, и я понимаю, что мерзкий запах, который я почувствовал, оторвав себя от кровати, последовал за мной вниз. После долгой паузы Том произносит:

– Гостей, как правило, приглашают войти в дом.

– Прости.

Отступив, я широко распахиваю дверь. На Томе брюки из хлопчатобумажного твила и искусно измятая льняная рубашка. Я прохожу за ним в дом, оставив дверь приоткрытой, чтобы выветрить застоявшийся спертый воздух. Когда же я в последний раз открывал окно?

– Алистер велел мне сделать вид, будто я просто проходил мимо. Ну, я и заскочил, чтобы узнать, как…