После финала

На похоронах Дилана мама не была. Она прилетала в Англию незадолго до его смерти и была потрясена его катастрофическим состоянием и круглосуточными дежурствами сестер, к которым прибавились наши с Пипой поочередные бдения.

– Мы уже попрощались с ним, – сказала она мне, когда я хотел купить ей билет. – Я и без похорон буду помнить этого чудного мальчика – он всегда будет жить в моем сердце.

– Мы с Пипой скоро к тебе приедем, – пообещал я.

Мы, а не я.

– Я всегда считала, что она тебе не пара, – заявляет мама, когда мы сидим в гостиной на ярко-голубом диване, который она купила после смерти Дилана. «Я хочу хоть как-то раскрасить свою жизнь», – сказала она тогда.

– Мама!

Это так возмутительно, что заставляет меня расхохотаться.

– Мы с Пипой женаты уже тринадцать лет, и я ни разу не слышал от тебя ничего подобного.

– Но я всегда так думала.

Поджав губы, мама со стуком опускает кружку на стол. Я стараюсь не зевать, но жара и разница во времени делают свое дело.

– Я прибрала твою бывшую комнату. Ты можешь вздремнуть, а я приготовлю нам ужин.

Вместо односпальной кровати, на которой я спал до девятнадцати лет, сейчас стоит двуспальная, придвинутая к стене и покрытая розовым стеганым одеялом, слишком теплым для этого времени года. Стены, когда-то бывшие кремовыми, давно перекрасили, но, если приглядеться, можно увидеть там пятна от клея, которым я приклеивал постеры.

Несмотря на усталость, я все еще на взводе. В моей голове звучат тысячи голосов и проносятся сотни воспоминаний. Пипа после родов с влажными волосами, прилипшими к лицу, красивая, как никогда раньше. Дилан играет в футбол, от усердия размахивая руками и стараясь не упасть после удара по мячу. Пипа с вязанием из ярко-желтой пряжи рядом с больничной кроваткой Дилана. Пипа, читающая сыну книжку. Дилан в Хьюстоне. Очередная томография и новая доза облучения. Дилан, Дилан, Дилан… Повернувшись на бок, я сворачиваюсь калачиком и накрываю голову подушкой, чтобы не слышать голоса Пипы. «Это была не жизнь!»

Нет, Дилан жил. Это была его жизнь.

Горячие слезы пробиваются сквозь мои веки. Я помню, как его лицо загоралось радостью, когда кто-то, кого он узнал, входил к нему в комнату. Слышу высокий пронзительный звук, означающий смех. Дилан жил. Может быть, это была не та жизнь, какой бы нам хотелось, но все же это была жизнь. Его жизнь.

Позже – через час, а может, спустя все три – я слышу, как открывается дверь, и знаю, что там стоит мама, не решаясь меня разбудить. Мысль о том, чтобы начать разговор или просто подняться с кровати, становится невыносимой. В своей бывшей спальне я чувствую себя в безопасности и не собираюсь ее покидать.

Я остаюсь там на весь день и на всю ночь. Я слышу, как перед сном мама заходит снова, в нерешительности застывая в дверях. Разбудить или нет? Пожелать ли спокойной ночи? В конце концов она тихо проходит к окну и задергивает шторы. А потом садится на краешек кровати и вздыхает. И я чувствую себя вдвойне виноватым, что обманываю ее, притворяясь спящим, и до сих пор заставляю ее переживать за меня, хотя она делает это уже сорок лет.

Где-то после шести я поднимаюсь и иду в туалет. Моя грудь словно стянута железным обручем, а сердце не бьется, а слабо трепещет. Я выпиваю стакан воды, но обруч затягивается все туже. Это похоже на желудочную колику или сердечный приступ, только я ничего не ел и не совершал пробежки. Я возвращаюсь в постель, и только когда я сворачиваюсь калачиком и накрываю голову розовым одеялом, невидимый обруч немного разжимается, позволяя мне дышать.

Меня разбудил телефонный звонок. Нащупав свой мобильный, я забираю его в темноту моей утешительной пещеры и наблюдаю, как имя шефа снова и снова высвечивается на экране. Я закрываю пальцем динамик, чтобы приглушить звонки, с болью проникающие в мою голову, и жду, когда они прекратятся.

Через час он звонит опять. И еще через час. Я отключаю звонок, а потом считаю непринятые вызовы. Семь. Восемь. Девять. Мама приносит мне куриный суп.

– Ты неважно выглядишь. У тебя жар?

– Да, со мной что-то не так.

К стеснению в груди добавился холодный липкий пот и спазмы в животе, заставляющие меня бежать в туалет.

– Может быть, вызвать врача?

– Нет, это скоро пройдет.

Но это не проходит. Пока я принимаю душ, мама прибирается у меня в комнате, вытряхивает мусорную корзину и выливает воду из недопитых стаканов. Она открывает окно, которое я тут же закрываю. Потом приносит суп, сэндвичи, жареную курицу. И еще желе и мороженое, словно я по-прежнему девятилетний ребенок. Металлический обруч сдавливает мою грудь все сильнее, и голоса в голове становятся громче.

Голос Пипы: «Это была не жизнь».

Мой, гораздо громче: «Ты неудачник».

Я ворочаюсь в постели, зажмуриваю глаза и с головой накрываюсь одеялом.

«Тебе сорок, а ты спишь в своей детской спальне. Твой брак развалился. Твой сын умер».

«Это была не жизнь».

Кольцо продолжает стягиваться. Пот льет ручьем. В животе спазмы.

«У тебя нет друзей».