После маскарада

– Вы это видели? – она подняла визитную карточку с потрепанных листков. – Хм, далеко. Угол Большой Садовой и Тверской.

– Это на Триумфальной площади, – протяжно вздохнул Петя. – А мне он не предложил присоединиться к новой труппе. Многие говорят, что я на Есенина похож, мог бы и артистом пойти.

– Ничего удивительного, ведь Зиночка эта – бывшая жена покойного Есенина, – отозвалась Рита, улыбаясь.

– Угол Большой Садовой и Тверской… – задумчиво повторил Грених, отчаянно размышляя, как отговорить Риту. Но Мейерхольд был слишком известной личностью, а его театр приобрел громкую славу постановками «Клоп», «Рычи, Китай!» и чем-то там еще, связанным с Европой, чтобы Рита так просто отказалась от его предложения. – Что ж, Петя, остаемся в институте судебной психиатрии опять мы с тобой вдвоем. Меня Всеволод Эмильевич тоже забраковал.

– Нечего со мной прощаться так вот сразу, – улыбнулась Рита, – сначала нужно посмотреть, что за театр у Мейерхольда.

Глава 7. В психофизиологической лаборатории

Грениху предстояло произвести полный осмотр нового пациента – бывшего заключенного Куколева, но сделать это профессор решил весьма своеобразным способом – руками своего стажера Пети. Знаменитого бомбиста он велел перевезти из палаты, которую прежде занимал выписанный на прошлой неделе племянник итальянского посла, в психофизиологическую лабораторию.

Угрожающими громадинами стояли там по углам немецкие приборы для исследовательских работ по экспериментальной психологии, посередине возвышался стол с ремнями, всюду поблескивали незажженные колбы ламп, циферблаты и стальные детали.

Петя в медицинском халате, надетом наспех, отчего ворот его подвернулся внутрь и съехал набок, застыл на пороге, держа в одной руке стетоскоп, в другой – циркуль Вербера, зачем-то схваченные им впопыхах. Грених чуть толкнул студента в спину, заставив его пройти внутрь, сам сделал два шага в сторону и щелкнул выключателем. Под стальными абажурами вспыхнул свет, мириадами искр отразившийся в многочисленных лампах накаливания, вкрученных в самых неожиданных местах между шестеренками, проводами, втулками и шинами приборов. Справа стоял книжный шкаф, забитый книгами и бюварами, подписанными тушью на корешках: «Мейман, Цюрих: Основы индивидуальной психологии», «Шуман, Берлин: Распознавание букв и слов при мгновенном освещении», «Спирмен, Лейпциг: Экспериментальное исследование психологических корреляций». Слева – стол с дисковым фонографом.

– Мать честная! – выдохнул Петя. – Да это же святая святых психофизиологии! Я слышал, что здесь собраны чуть ли не все приборы из немецких лабораторий Циммермана, Гиссена, Вирта, привезенные еще до войны! А сколько здесь материала! Я ж все никак не попадал на экскурсию.

– Всех подряд сюда не пускаем, так что не очень-то распространяйся. Сегодня тебе предстоит поработать на этих приборах.

– Самостоятельно? – просиял Петя, благоговейно касаясь большого колеса зеркального тахистоскопа – аппарата для измерения концентрации внимания, состоящего из вращающегося зеркального диска, напротив которого имелось еще одно зеркало, и доски с напечатанным на нем текстом. Испытуемый должен был отслеживать то, как меняются местами реальное изображение и его отражение в зеркалах.

– Всегда мечтал попробовать свои силы на этом аппарате, – Петя продолжал пальцами гладить разные детали тахистоскопа. – А правду говорят, что на нем проверяют внимательность летчиков?

– Проверяют, но нашему пациенту не светит быть летчиком.

По прошествии нескольких дней Куколев так и не отошел от психогенного ступора, предстояло понять, что с ним, отчего он бормочет какую-то ересь, пускает слюну и заваливается на бок.

– Тут и фонограф есть! – Петя от тахистоскопа перебежал к столу с аппаратом, записывающим звук на пластинки. – Работает?

– Работает, – кивнул Грених. – Вон в шкафу диски с голосами пациентов. Такое порой рассказывают, грех не занести в анналы истории нашей больницы.

– Я их буду слушать, – Петя состроил серьезное лицо и тут же кинулся к другому столу, на нем располагалось несколько соединенных проводами и пружинами приборов, один из которых представлял собой большой барабан с иглой, как у патефона, но расположенный вертикально, а другой напоминал аппарат Морзе. – Какой большой кимограф! Позволите его запустить? Ведь все показания нужно будет тщательно запротоколировать.

– Работали с ним когда-нибудь? – Грених сбросил плащ и, сунув руки в рукава медицинского халата, подошел к широкому столу, отставленному к дальней стене у окон. Нахмурившись, стал отбирать: тургоскоп – прибор для измерения давления, к нему громоздкий сфигмохронограф – для построения графиков кривой пульса, аппарат для анализа движения мышц лба по Зоммеру – тоже пригодится. Гора приборов, состоящих из спутанных датчиков и шин, росла…