После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

В конце процесса обсуждения я должен решить: Остаюсь ли я со своей группой и прекращаю партизанскую борьбу, или я интегрируюсь в RAF? Биене уже перебрался к новым товарищам, с сумкой и багажом. Это меня тоже потрясло. Когда мы начали говорить об объединении «2 июня» и РАФ, я и представить себе не мог, что все так закончится. Я проклинаю тот факт, что мы вообще это начали. Я также понимаю, что процесс всегда открыт, когда собственные силы контролировать его слабы. По большому счету, ситуация не оставляла мне иного выбора, кроме как вступить в профсоюз.

Разлука с группой означает разлуку с Региной. Когда я смотрю в ее лицо, в нем горят два тоскливых глаза, уже зная, что наше совместное времяпрепровождение скоро закончится. В наших революционных устремлениях нет ничего более предосудительного, чем решиться на свое маленькое счастье. Но нет ничего труднее, чем отказаться от него добровольно, потому что чувствуешь себя приверженцем более великих задач.

Я мотаюсь туда-сюда, иногда живу со старыми товарищами, иногда с новыми. Это рваное, неприемлемое положение вещей. Иногда я часами бегу по длинным, мертво прямым парижским улицам, которые тянутся, как спрямленные дороги, от окраин к центру. 

Я бесцельно иду по ним, стиснув зубы и устремив взгляд внутрь. Не в силах вырваться из дихотомии нерешительности. Я не хочу ничего терять, я не хочу ни от чего отказываться, я боюсь неизвестности. Шаг в РАФ — это шаг в неизвестность. У меня нет спонтанного чувства открытости, привязанности и доверия к кому-либо в РАФ. Я больше не чувствую себя свободным в их присутствии, а чувствую себя под пристальным вниманием, под наблюдением, прежде всего, одиноким и без связей.

«У тебя товарное отношение к борьбе, — упрекают они меня. «Ты хочешь видеть успехи и получать за них вознаграждение за то, что ты делаешь. Успех — это не революционная категория. Мы боремся, потому что это единственно правильное выражение против всего дерьма системы. Одна только атака — это самоутверждение». Я глубоко успокоен. Значит, нет ни победы, ни поражения? Только борьба как самореализация? Возможно, мое представление о революции ориентировано на буржуазные идеи политики? Принимаю ли я изоляцию, отрыв партизан от других прогрессивных общественных сил, возможно, только как предлог, потому что в «Гранде» я просто на пределе сил и хочу отдохнуть?