После пламени. Сборник

— Смотри,— хрипловато сказал Властелин, отвечая на мой невысказанный вопрос.

И показал глазами на стол. Там лежал слиток. Слиток незнакомого мне металла — чёрный, начисто лишённый блеска, он, казалось, впитывал свет.

— Гвэтморн,— негромко произнёс Мелькор.

Я невольно поморщился и сам себе удивился. С тех пор, как пробудились Дети, мы часто говорили на их языке. Даже между собою. Так хотел Властелин. Я давно привык к этому. Но сейчас эльфийское имя металла почему-то царапнуло слух. Странно.

Я осторожно взял слиток. Он оказался гораздо тяжелее, чем можно было предположить с виду, и горячий на ощупь. А ещё от него исходило ощущение такой мощи, что я ужаснулся, осознав, сколько сил Властелин вложил в эту Музыку. Гораздо больше, чем было когда-либо у меня — а ведь это только одна мелодия.

— Сильмарили? — спросил я, уже почти зная ответ.

Мелькор кивнул.

Я невольно перевел взгляд на его руки. Он заметил это и невесело усмехнулся:

— Не я.

Я облегченно вздохнул. Но если не Властелин, то…

— Так вот для чего тебе Феанор!

Он не ответил. Некоторое время размышлял о чём-то, полузакрыв глаза. Потом снова взглянул на меня.

— Саурон, ближайшие несколько дней тебе придётся справляться одному. Я… должен отдохнуть.

— Ты мог бы и не говорить об этом.

Он снова кивнул и выжидающе посмотрел на меня. Давал понять, что хочет остаться один.

— Я помогу тебе дойти до покоев? — спросил я, поколебавшись.

Я сильно сомневался, что Мелькор сумеет хотя бы встать без посторонней помощи.

— Не нужно, я сам.— Он снова улыбнулся, почти весело.— Да не тревожься, тебе не придётся подбирать меня где-нибудь в коридоре. Ступай, Саурон. И, кстати, успокой остальных. Не хотелось бы, чтобы сюда сбежалось пол-Ангбанда справиться о моём самочувствии. Это лишнее.

8

Мелькор и Феанор устроились за столом в углу маленькой мастерской. Тёмный Вала сидел, нолдо стоял. Мастер был обнажён до пояса, как всегда во время работы, и на бледной коже отчётливо выделялись шрамы, оставленные бичами валараукар. На столе перед Пламенным лежал слиток.

Феанор осторожно коснулся его кончиками пальцев. Словно вопрос задал. Потом положил на него ладони. Прикрыл глаза, вслушиваясь. И проговорил совсем тихо:

— Мелькор, мне кажется, мы с тобой вместе — вечность. А ведь я никогда ещё не работал с воплощением твоей Силы.

Восставший помрачнел, но ничего не ответил. Едва ли эльда способен понять, что значит для Стихии невозможность воплотить свою Музыку. Годы вынужденного молчания в Амане, наверное, свели бы Мелькора с ума, если бы не надежда вернуть свободу — надежда, за которую Тёмный Вала упорно цеплялся. И если бы не дружба с Феанором. А потом… Вырваться на волю ценой потери способности творить — какая чудовищная насмешка! Тёмный Вала не впал в отчаяние лишь благодаря извечному своему упрямству и неумению сдаваться. Он подчинит судьбу, наперекор всему добьётся желаемого, будь то силой или хитростью. Он найдет способ исцелить себя.

Мелькор снова и снова пробовал петь, превозмогая боль. Существующая материя подчинялась ему почти с прежней лёгкостью, но все попытки создать что-то новое заканчивались неудачей. Несмотря на запредельное напряжение воли и сил. Но Восставший не отступался.

Гвэтморн стал первым его творением за все века, прошедшие после войны. Маленький слиток металла, вобравший в себя мощь, которой с запасом хватило бы для создания нескольких горных хребтов. Но чего это стоило! Девять звёздных кругов после Песни Мелькор провёл в полузабытьи от боли и усталости. Да и сейчас ещё не вполне оправился. И всё-таки это была победа.

Феанор, как ни был он глубоко сосредоточен, почувствовал чувства друга. В сознании мелькнуло: «Не способен я понять, как же! Более полувека я сам не творил ничего — изгнание и… потом». Мастер отогнал эти мысли: не время. Прошлое — прошло. И в его руках — будущее.

В руках. Феанор наконец решился положить этот слиток на ладонь. И Сила Мелькора обрушилась на него, как в тот час, когда погибли Древа. Но теперь нолдо ждал этого.

«Что ж, я правильно оставил Сильмарили в кабинете. Им не место здесь сейчас».

Феанор держал в руках гвэтморн, но ему казалось, что это не слиток металла, а — зеркало. Как зеркалом были Сильмарили. Но, давая жизнь Алмазам, Феанор переливал в них всё благое, что было в нём, а теперь… Теперь он, держа гвэтморн в руке, видел все свои качества, которые принято называть дурными.

«Дурными? — спросил его гвэтморн.— Ты сам считаешь их дурными?»

«Нет. Это часть меня. Никто не властен указывать мне, каким мне быть. Нет в Эа сущности, ради которой я изменю своей природе».

«Ты мой мастер,— ответил гвэтморн.— Начинай работу. Я жду».

Мелькор почувствовал, что металл принял Феанора. Ему даже не требовалось смотреть на нолдора, чтобы понять это.

— Итак…— едва слышно выдохнул мастер. Его пальцы легко пробегали по слитку, касаясь то там, то здесь,— так музыкант настраивает инструмент. Или слепец — знакомится.

«Я — сила,— говорил ему гвэтморн.— Я напор и мощь, я — упорство, сокрушающее преграды, я мужество и стойкость, одолевающие их».

«Я — сила»,— отвечал Феанор.