После пламени. Сборник

Феанор кивнул и обратился к Готмогу:

Три сгустка сияния. Серое бессветие бросается на них. Молния. Тонкая и не слишком яркая. Багровые протуберанцы. Снова молния — во всю мощь, ослепительная.

Балрог засветился ярче, причём теперь оранжевых языков стало заметно больше, чем красных — похоже, так у него проявлялось воодушевление.

Ответ пришел почти сразу:

Клок серого тумана рассеивается. Молнии вспыхивают в едином ритме с танцем багровых протуберанцев.

«Мы будем петь вместе, Огонь-скрытый-плотью,— вновь донеслось до Феанора.— Мы будем петь одну Песнь».

8

Ты уезжаешь.

Я смотрю тебе вслед с башни.

Всё уже сказано. Всё продумано до мелочей. Всё известно.

Всё. Кроме того, чем закончится твой поход.

И я снова беззвучно повторяю то, что сказал, прощаясь: постарайся вернуться, друг мой. Несмотря ни на что — постарайся вернуться.

Повторяю — почти без надежды.

Ты рискуешь жизнью, чтобы спасти меня. Того, кто уничтожил столь любимые тобой Древа. Того, кто лишил тебя короны, дома, семьи. Того, кто превратил полудохлую от голода тварь в чудовище, против которого бессильны даже Стихии.

Это я могу стать твоим убийцей, Феанор. Я, не Унголианта.

Чего я не отдал бы, чтобы поменяться с тобой местами! Чего не отдал бы, чтобы самому принять этот бой! Это мои земли, Феанор. Это мой враг. И это моя вина.

Но сражаться предстоит тебе, а я… я могу лишь смотреть туда, где уже едва виден силуэт всадника. Смотреть, сцепив зубы от бессильной ярости. Смотреть, сжимая немеющими от напряжения пальцами стальное кружево ограждения, пока судорога не сведёт руки. Эта боль желанна сейчас. Но и она не спасает.

Смотреть…

Сейчас я снова чувствую себя пленником, Феанор. Если бы Валар знали об этом, они бы, возможно, порадовались. Вот лучшая месть — лишить меня возможности действовать. Вынудить отсиживаться за чужими спинами, как последнего труса, прикрываться теми немногими, кого я люблю в этом мире.

Ты дважды заставил меня ощутить бессилие, Феанор. Сначала как враг. Потом как друг. В первый раз мне пришлось рисковать майарами, чтобы остановить тебя. Сейчас я рискую — тобой.

Третьего раза не будет.

— Музыкой своею клянусь,— я невольно произношу это вслух, и голос мой дрожит от едва сдерживаемого бешенства,— следующий бой я приму сам, чего бы это ни стоило.

Смутное ощущение чьего-то присутствия заставляет меня замолчать. Я медленно поворачиваюсь и встречаюсь глазами с тем, кто стоит в проёме двери, ведущей на лестницу.

Саурон.

9

За эти годы я всё чаще проваливался в полное безволие, безмыслие. И каждый раз — как-то выбирался. То заставлял себя сотню-другую раз падать с этого утеса и снова подниматься, то приказывал себе вспомнить, что со мною было пятьдесят, сто, двести лет назад, то твердил наизусть длиннейшие стихотворные трактаты. Особенно «Рассуждение о природе языка» Румила помогало.

И последние дни, обвиснув на цепи, я говорил себе: прогоню это серое безволие. Я обязательно прогоню его. Только вот чуть найду в себе силы…

Я стоял с закрытыми глазами, когда это произошло. Чары Врага, которые засасывали меня, как болото, вдруг исчезли. Я стал свободен от их душащей власти, и на миг мне показалось даже, что исчезла цепь.

Но нет — я по-прежнему оставался пленником. Я огляделся, пытаясь понять, что произошло.

И — вскрикнул от изумления и счастья.

По равнине скакал отец, дерзко унося на своем челе Сильмарили от Врага. Серый конь, огромный и могучий, нёс его запредельно быстро, и никакая погоня, я был уверен, не сможет его настичь!

Отец! — я плакал и смеялся одновременно,— отец, ты свободен! Я рад, что ты вырвался из крепости Врага, но ещё больше я радуюсь мысли, что ты в своей душе смог освободиться ото лжи Моргота! Ты перестал служить ему. Ты захотел бежать — и смог бежать. Дерзко, как только и способен Феанор: через главные ворота и в венце с Сильмарилами.

Да, отец, ты не смог спасти меня, но это и неважно. Главное, что свободен — ты.

10

Феанор шёл с обнажённым мечом в руке. Нолдо опасался, что, когда тварь обнаружит его, он может просто не успеть выхватить клинок.

В Свете Сильмарилов этот мёртвый лес выглядел чудовищным. Деревья, лишённые не только листвы, но и коры. Клочья паутины между ними. Птичьи и звериные скелеты, запутавшиеся в сетях. Почва, сухая до пыли. Ни речек, ни родников. Пара гнилых болотец.

Тишина.

Полная тишина. Тишина, давящая на уши.

Феанор поймал себя на мысли, что ему кажется очень важным не хрустнуть сухой веткой. Вздор! Он же должен вызвать Унголианту, так не всё ли равно, чем — Светом или шумом? Но он продолжал двигаться беззвучно, уверенный, что не напрасно спешился на границе этого леса.

Впрочем, биться верхом он всё равно не умел.

Феанор шёл по мёртвому лесу, уклоняясь от острых, как кинжалы, сучьев и от липких нитей паутины.