После потопа

Мы отнесли рыбу в торговый дом: массивное каменное здание недалеко от гавани. Камни были пригнаны друг к другу кое-как, а многие из них и вовсе валялись кучами перед зданием, будто строители набрали слишком много материала, а потом просто бросили излишки. У меня по коже пробежал холодок. Как бы торговый дом не обрушился на наши головы.

Абран торговался с хозяином, стоявшим за прилавком. Первым делом обменял несколько рыбин на уортонские монеты. Жаль, не владею испанским: помогла бы договариваться. Марджан рассказывала, что Абран слишком легко уступает. В большинстве населенных пунктов своя валюта, но обменять одну на другую нельзя: курс никто не устанавливал. Мы раздали по две монеты каждому члену команды.

Потом взяли канат, парусину, свечи, дрова и ткань для зимней одежды. Трудно сказать, холодно в Долине или нет. На суше сейчас везде царит умеренный морской климат, но лучше подготовиться к любым неожиданностям. Мы слышали, что на севере бушуют особые штормы: зимние ураганы. Похожи на метель, только в море. Местные называют их «чаакан». Закручивается водяной смерч, с неба сыплет снег, а мощные порывы ветра превращают и воду, и осадки в лед. Осколки разбиваются о скалы и корабли.

Мы сложили в ящики и корзины все, что выменяли, и отнесли на корабль. И члены экипажа разошлись каждый по своим делам.

Дэниел повернулся ко мне и уронил на мою ладонь две монеты.

– Купи Перл что-нибудь теплое. Лучше всего ботинки или носки. В Долине босиком не побегаешь, – произнес он.

Я попыталась вернуть монеты.

– На это и моих денег хватит. Ты ведь, наверное, хочешь сходить в салун? – спросила я.

Сама только что мечтала о чашке ароматного чая.

– Ничего, купишь побольше, – резко отозвался Дэниел и зашагал прочь.

Перл захотела посмотреть плетеные корзины вместе с Марджан. Они пошли к лотку, а я направилась обратно к торговому дому одна. То и дело приходилось переступать через огромные лужи. Влажный воздух тяжелый, как мокрое одеяло. Дети возятся в грязи, старики везут тачки с картофелем и морковью, торговки обмахиваются у лотков. Бок о бок разложены и допотопные товары, и новые. Канаты, свечи и деревянные миски изготовлены уже после того, как люди переселились на горные вершины. А спички, ножи и пластиковые бутылки принесли сюда во время миграции.

Я с тоской поглядела на гору подушек. До чего приятно просыпаться в настоящей кровати, с мягкими подушками. Будильник срабатывает точно в нужное время, а ополоснуть лицо холодной водой – секундное дело: включаешь кран, и все. Но больше всего не хватает устойчивости, стабильности. В море все поверхности движутся.

Из отверстий в соломенных крышах вырывается дым. Женщина развешивает на веревке белье. В окне каменного домика другая женщина взбивает масло.

Возле гавани вокруг общего двора теснятся дома побольше. По двору бродят свиньи, козы и куры: то заходят в хозяйственные пристройки, то выходят обратно на улицу.

Я остановилась и уставилась на дома во все глаза. А ведь они построены до потопа. Одни кирпичные, другие обшиты сайдингом. На крышах кровля из гонта. Я даже заметила старинную колониальную усадьбу с колоннами.

Вспомнила, как Абран рассказывал про закрытую общину высоко в горах, где прошло его детство. Даже трудно представить, что во время Столетнего потопа кто-то вырос в таких спокойных условиях: незнакомцы в дверь не стучатся, и не надо по ночам охранять дом с дробовиком, чтобы грабители не влезли. Наверное, кто-то патрулировал огороженный периметр и не впускал посторонних – только больных, нуждавшихся в лечении. Должно быть, врачи тщательно охраняли свою общину, чтобы ни знания, ни лекарства не достались чужакам.

«Интересно, кто живет в этих домах?» – подумала я. Те, кто разбогател до потопа или после? Иногда это одни и те же люди. Некоторым удалось обратить катаклизм себе на пользу и еще туже набить кошельки. Я сразу подумала про Абрана и изобилие на борту «Седны». Запасы едва помещаются на полках в трюме. Представила, как мы с Абраном вместе живем в таком вот доме в Долине и строим новую коммуну. Не успеем хоть чем-то разжиться, тоже наверняка обзаведемся высокими воротами и оградой. Еще бы: надо же охранять драгоценное добро.

Перед одним из домов изможденная девочка лопатой швыряла в ведро навоз. Из-под рубашки выглядывали алые рубцы на спине. Я вздрогнула и поспешила прочь. Почти во всех портах граница между наемным трудом и рабством размыта. Люди приходят в богатые дома и соглашаются трудиться за пищу и кров, а потом остаются насовсем, потому что больше идти некуда.

В торговом доме я бродила вдоль полок, то и дело останавливаясь. Дотронулась до прозрачной банки с этикеткой «Зубная паста» и улыбнулась. За много лет успела забыть, что существует такое занятие: чистить зубы.