После праздника

Да разве не обидно бывает так же узнавать в хлопотливой, озабоченной, даже по виду оч-че-ень  п р а к т и ч н о й  чьей-то жене ту самую восьмилетнюю выдумщицу и задиру, которую за воинственный темперамент прозвали атаманшей и которая билась бесстрашно с мальчишками, как сама она предупреждала, до первой крови?

А девочка со странным именем Корина, в которую влюблялись все мальчишки в классе и на школьных вечерах, где кто-то мялся у стенки, кто-то краснел, страдал от юношеской своей неуклюжести, она царила, удивляла своей рано осознанной женственностью, изяществом и коварством, с каким стремилась завоевать все сердца, — ну кто бы мог подумать, что останется она в одиночестве, в то время как все ее подружки выйдут замуж, народят детей, и что вся ее привлекательность, яркость так быстро уйдут, южная нежная смуглость пожухнет, превратится в нездоровую желтизну немолодой, бездетной, незамужней, несчастливой женщины?

Вообще почему-то многие из тех, кто в детстве считался одаренным, талантливым, повзрослев, никак не обнаруживали своих задатков и, более того, казались даже скучнее, серее самых обыкновенных людей, которым никто никогда и не внушал мысль о каком бы то ни было у них даре. Потому что, наверно, ничто так не тяготит человека, как неоправданные надежды, несбывшиеся мечты. И никто так не уязвим перед жизнью, как честолюбцы, представлявшие будущее сплошной чередой побед.

Впрочем, основная причина, почему в воспоминаниях о детстве непременно присутствует грусть, есть догадка о переменах, происшедших за эти годы в самом себе.

То, что человек приобретает с возрастом, определить куда проще того, что он за это время утрачивает.

О приобретениях, победах, преодолениях каждый способен сообщить сам: с показной сдержанностью и тайной увлеченностью человек излагает свою  б и о г р а ф и ю.

Но взгляд его выдает тревогу: самому ему не дано увидеть тех перемен, что мгновенно обнаруживает другой, с кем он был дружен когда-то.

Вестник…

И даже самого удовлетворенного, самодовольного пробьет настороженно-пристальный, ищущий взгляд давнего его знакомца.

О, как неприятно заметить в этом взгляде разочарованность, сожаление, скуку… Ведь это значит, что не столько ты приобрел, сколько утратил. Значит, ты не использовал того, что было когда-то тебе свойственно, — и уж наверно, это являлось особенно ценным, раз ты так легко это растерял.

«Что  б ы л о! — хочется крикнуть. — Скажи, скажи…»

В такие моменты интерес человека к своему прошлому даже острее, лихорадочнее, чем к будущему. Прошлое представляется еще загадочнее, важнее, чем дальнейшая, не ведомая пока никому судьба.

Доверчивость, незащищенность, с которой человек ждет ответа, делает его похожим на ребенка: сам того, возможно, не сознавая, он возвращается к прошлому, к детству — он  с а м  у ж е  в с е  в с п о м н и л — это и есть то главное, из-за чего встречи о вестниками и волнуют всех.

«Но ведь никто не скажет тебе больше того, что ты сам понял, — думает человек. — Безупречно объективного взгляда не существует. Нет вестников — есть обычные люди, такие, как ты сам. Но почему же тогда так сильно искушение приблизиться к тем, кого давно потерял из виду, и побольше о них разузнать, сообщить о себе, о своих переменах в жизни?..»

Коренастый угрюмый светловолосый человек не спеша докурил сигарету, тщательно загасил окурок в пепельнице и, кажется, впервые за весь вечер огляделся.

И сразу встретился взглядом с одним из гостей, пришедших на этот многолюдный праздник по случаю новоселья, где хозяева были настолько ради счастливому событию в своей жизни, что в суматохе даже позабыли знакомить тех, кто не был знаком. Эта их, извинительная, впрочем, в таких обстоятельствах оплошность и вызвала конфуз, пережитый одним из гостей, который, точно вдруг решившись, направился через всю комнату к коренастому угрюмому человеку, произнес, глядя лукаво ему в глаза: «Федя, привет! Вот так встреча… Да ты не узнаешь меня?!» На что коренастый, помедлив, ответил с усмешкой: «Простите, обознались… Моя фамилия Чижиков. Зовут Игорь…»

Что же, бывает… Странно другое, что сконфузившийся гость от гостя угрюмого не отошел, остался стоять с ним рядом, продолжая — с теперь уже совершенно непонятным лукавством — все так же глядеть ему в глаза, точно вынуждая угрюмого признаться, согласиться, пряча улыбку: «Ну правильно! Угадал — Федя я, Федя…»

Но угрюмый молчал. А оконфузившийся, хоть и не получил ожидаемого признания, не обиделся, не затаил обиду в душе. Напротив, он улыбался весь оставшийся вечер, будто что-то радостное, хорошее открылось ему. И, собственно, так и было. Ведь все, что дает толчок к воспоминаниям детства, ценно, важно еще и потому, что возвращает людей, пусть ненадолго, к самим себе, к тому, с чего они свой путь начинали и что после передается их собственным детям, — а это, быть может, та основа, на которой крепится вся жизнь.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Ресторан в сторожевой башне открылся недавно, работал пока только верхний зал, так что следовало поспешить, пока все экскурсанты туда не ринулись.