После Шоколадной Войны

«Еще раз», — подумал он. — «Еще один раз».

Он пошарил в кармане в поисках мелочи, нащупал пятидесятицентовую монету, достал ее и подбросил в воздух — выпала решка, и затем вышел в коридор. Он остановился в вестибюле у телефона-автомата, какое-то мгновение смотрел на него, а затем сказал в слух: «Ладно, Лаура, я решился…»

Он вставил монету в желоб, набрал номер и начал считать гудки.

— Алло, — это ее отец, грубый жесткий голос, голос боксера, выступающего в тяжелом весе, несмотря на то, что он лишь продавец автомобилей.

— Дома ли Лаура? — а это был собственный голос Оби, тонкий и звонкий, контрастирующий с голосом на том конце линии.

— Это снова ты? — еще грубее, чем раньше.

Он проигнорировал этот вопрос, как всегда игнорируя вопросы ее отца.

— Извините, я могу поговорить с Лаурой?

— Эй, парень, ей не о чем с тобой говорить.

— Но она дома? — терпеливо спросил он. Это уже была последняя попытка.

Если бы к телефону подошла она, и если бы он снова услышал ее голос, то это выглядело бы, как хорошее предзнаменование, и подарило бы ему надежду, что он сможет с ней говорить хотя бы по телефону, и тогда он, возможно, откажется от своего плана.

Он услышал сердитый вздох на другом конце линии, и затем снова голос ее отца. Теперь в нем была угроза:

— Ты знаешь, парень, что будет, если позвонишь сюда снова? У тебя будут серьезные неприятности, большие трудности с законом.

Трубка хлопнула в ухо Оби, и он аж присел, съехав по стене. Последняя попытка была исчерпана. Теперь у него был ответ и на этот вопрос. Он знал, что прошлого уже не вернуть, и к тому же не было сомнений в том, что ему нужно делать.

Брат Лайн пришел, когда представление уже началось. Его опоздание никого не удивило. Все знали, что Лайн на дух не переносил ученические пародии и сцены. Слишком сильно в них отображалась жизнь «Тринити» и не всегда с лучшей стороны. Несколько лет тому назад один из учеников по имени Генри Будрё сделал сногсшибательную пародию на Брата Лайна. Он расхаживал по сцене вдоль и поперек, говорил надзирательским голосом и размахивал большой бейсбольной битой, словно мечом, также как и Лайн своей указкой. В «Тринити» об этом еще долго ходили легенды. Но самое неприятное было в том, в конце года Будрё был исключен из школы.

Брайан Кочрейн с ненавистью и неприязнью наблюдал за тем, как Брат Лайн усаживается в переднем ряду. Прошлой осенью во время шоколадной распродажи Лайн вынуждал его быть казначеем, что значило, что Брайан каждый раз должен был ему докладывать о том, как проходит распродажа. Так как Брайан избегал контакта с Лайном, то Лайн сам находил способ поговорить с ним.

Брайан заметил, что Лайн выглядит растерянно, волосы на его голове взлохмачены, глаза бегают, словно он обезумел, словно его мысли совсем в другом месте. Здорово: Лайн взволнован и еще чего-то опасается — не какой ли нибудь пародии этого вечера? Или, вероятно, его взволновало случившееся в полдень. Брайан слышал слухи о том, что кто-то из учащихся сбежал из резиденции после неудачной попытки ограбления. Еще один слух также был необоснованным: ученик напал на Брата Лайна, угрожая его убить.

Брайан Кочрейн не был слишком религиозным, хотя каждое воскресенье приходил на утреннюю молитву в церковь, в которой до шестнадцати лет служил мальчиком у алтаря, и каждый вечер становился на колени, чтобы произнести молитву. Он считал, что нужно быть хорошим католиком, но допускал, что чье-либо нападение Брата Лайна с ножом должно доставить ему подлинное наслаждение. Он не хотел, чтобы Лайна ранили или убили, но хорошая паника была бы для него в самый раз.

Вернув свое внимание на сцену, Брайан подумал о том, зачем здесь гильотина, которая на фоне всего веселья выглядит жутко и угрожающе. Он уже слышал о страшной истории про Рея Банистера, когда-то случайно отрубившего кому-то голову — это было, кажется, на Кепе. И был еще один слух, такой же, как и о том, что Оби и «Виджилс» на днях подложили в черный ящик черные шары специально для Арчи Костелло — наконец, за все эти годы, что подразумевало, что на плаху гильотины ляжет шея Арчи.

Брайан искал глазами Арчи. Он увидел его в передних рядах, как всегда в окружении членов «Виджилса». И спросил себя: кого же он ненавидит больше — Брата Лайна или Арчи Костелло. Он в своем воображении рисовал картины: Лайн ранен, и, задыхаясь, просит о пощаде, или лезвие, которое с грохотом опускается на шею Арчи.

Внутри себя, вздрогнув от возникших перед ним образов, он постарался избежать дальнейшего их видения. И задумался, было ли грехом вообразить себе такое, и нужно ли в ближайшее воскресенье на исповеди признаться в этом священнику?

Картер сидел рядом с Арчи Костелло.

Он не смотрел на Арчи на протяжении всей программы.

И Арчи — он так же не смотрел на Картера.