После смерча

— А что, если и мне поступить? — хотел подумать Роман, но слова эти сами собой вырвались из уст.

— Вы десять классов окончили? — спросил парень.

— Нет, техникум.

— Это все равно. Давайте будем вместе поступать. Училище хорошее, мне про него рассказывали. Там готовят капитанов, инженеров для заграничных плаваний.

Чем ближе подъезжал Роман к Черному морю, тем дальше в мыслях своих отдалялся от него и витал то на параллелях у экватора, то возле Сингапура, Рио-де-Жанейро, Нью-Йорка. Роману казалось, что он уже ухватился за цепочку, которая изменит ход его жизни. Не цепочка, конечно, а он возьмет правильный курс, и Надя поймет, убедится, что разлука была необходима, чтобы он, Роман, мог набрать нужную высоту. Он явится по адресу, где его ждут, и скажет, что передумал, а сам — в мореходное… А, собственно, зачем докладывать? Не приехал, и все.

— Значит, и я еду с вами поступать! — возбужденно проговорил Роман и достал из кармана документы. — Вот мой диплом, паспорт, военный билет, остается написать заявление. Вот только медицинской справки нет. — Он вспомнил, что остальные документы — направление, необходимые характеристики, справки — отосланы отделом кадров по другому адресу.

— Медицинскую комиссию проходят на месте.

— О, это совсем хорошо. Я, правда, был ранен, но здоров вполне, — заметно волнуясь, проговорил Роман.

— Вы поступите, — рассматривая диплом, сказал парень.

Роман уже представлял себя в мореходном. Его примут, вступительные экзамены он сдаст. Других препятствий, которые бы ему помешали, он не видел.

Однако на первых же шагах в училище у него произошла неприятность. Заполняя анкету, он написал, что с августа 1941 года по апрель 1942 года проживал на оккупированной территории, а потом ушел в партизаны. В приемной комиссии Роману сказали, что документов от лиц, которые проживали на оккупированной территории, пока не принимают. И если до этого Роман колебался, поступать ему или не поступать в мореходку, то теперь его решение было однозначным — поступать. Как же это так? Молодых, еще совсем зеленых ребят, живших во время войны в глубоком тылу, где-нибудь в Ташкенте, Уфе, Тбилиси, вне всяких сомнений зачисляют в группы для сдачи экзаменов. А его? Неужели в войну он не сдал экзамена на стойкость? Роман возмущался, но его и слушать не хотели. Тогда он пошел к начальнику училища. В приемной столкнулся с флагманским секретарем училища — старшим лейтенантом. В разговоре выяснилось, что они земляки, оба из Белоруссии, и старший лейтенант очень обрадовался их встрече. Он интересовался не только биографией Романа, но и подробно расспрашивал о жизни и борьбе своих земляков-белорусов. Взял документы Романа и вместе с ним пошел в приемную комиссию. Роман слышал, как флагманский секретарь пытался убедить председателя приемной комиссии.

— Приказ приказом, — горячо доказывал старший лейтенант, — но в данном случае пусть человек сдает экзамены, а его судьбу будет решать мандатная комиссия.

— Шел бы он лучше в кораблестроительный, а так только зря время потратит, — говорил председатель. — Ладно, давайте его документы. — И, вздохнув, добавил: — Знаете, как мне за это нагорит…

Вечером старший лейтенант и Роман встретились, как и условились, на набережной, и трудно было сказать, кто из земляков больше был рад этой встрече Роману очень хотелось полюбоваться морем.

А вот и море. Оно похоже на глаз гигантского животного, и ты видишь лишь часть его. О, море не идет ни в какое сравнение с нашими широкими реками и большими озерами. Оно как бы вздыбилось горой, и только удивляешься тому, что море до сих пор не выровнялось и не залило землю. Нет, это Земля придала ему такую форму, и оно не в силах самостоятельно разрушить ее.

Роман поднял голову выше. Ударил в лицо набежавший с моря густой свежий воздух. Казалось, что там, в безбрежной дали, зарождается грозная стихия, море шумит, волнуется, накатывая на берег, на пляж, покрытый множеством отшлифованных камешков и золотых песчинок, свои бесконечные волны. Вода то и дело меняет свою окраску, то становится сине-черной, то цвета стали с розовым отливом, то снова темно-зеленой. Какое же оно могучее, Черное море! Что в сравнении с ним ветер, гоняющий по небу легкие облачка, — ничто.

Роман, наглядевшись на море, представил себя крохотной песчинкой, оторванной от родной земли и потому ничего не значащей. Он зажмурил глаза и где-то там, далеко-далеко увидел маленькую хатку, мать и отца. Не знают, не ведают они, что их сын не будет больше ходить по песчаным проселкам, по торфянистым болотам и глухим борам, а собрался нынче в другую дорогу — бороздить трудные и безбрежные морские пути.

Роман встряхнул головой и словно проснулся. «Нет, взялся за гуж — не говори, что не дюж», — подумал он и вошел в здание, за входными дверями которого во всю длину стены было начертано: «На море значит, дома, на берегу — в гостях».