После Тарковского

«…не о том речь, что счастье зарезервировано за другими (счастье как раз и означает: для нас), но что оно нас настигает лишь в точке, в которой не нам было предназначено, было не за наш счет. А именно: за счет магии. Вот тогда-то, когда мы вырываем его у судьбы, оно полностью совпадает с нашей уверенностью в способности к волшебству, с жестом, каким мы рассеиваем раз и навсегда детскую грусть»[56].

То, что мы видим в «Шультесе», совпадает по сути с этой мыслью – но за исключением одного-единственного момента: «счастье», которое настигает героя, полностью, окончательно разуверяет его в волшебстве, в способности хоть что-то вырвать у судьбы. Вместо волшебства обнаруживает себя голое присутствие закона. Цепь событий, которая привела к развязке, в фильме Бакурадзе подчеркнуто нереалистична, так как по ту сторону всех законов природы и общества обнаруживает себя еще и совершенно абсурдный закон вероятности, согласно которому что-то ничтожно малое в одночасье может стать всем и решить за нас все – и то, что мыслилось как счастливый случай, оказалось как раз подобной статистической вероятностью.

Итак, Шультес похищает в метро сумочку у иностранки (впрочем, русскоговорящей); забрав деньги, избавляется от сумочки; затем, случайно оказавшись в морге, узнает по татуировке на руке ее труп; затем разыскивает выкинутую сумочку с ключами от квартиры; по документам узнает адрес и проникает зачем-то в ее жилище – где находит и тут же просматривает сделанную ею видеозапись. Мы и Шультес видим на экране долгий, искренний, лишенный какой бы то ни было пошлости рассказ, видеопослание женщины своему любимому мужчине о том, как глубоко и полно она с ним счастлива. Это совершенно реальное счастье, увиденное Шультесом на экране, явно предназначено не для него – хотя в определенной мере, оно «за его счет», оплачено им сполна. Досмотрев видео до конца, Шультес достает упомянутое фото – и погибает в ближайшем воровском деле. Дело техники: на этот раз он находит счастье, предназначенное именно ему, – удар ножом.

Да, разумеется, важно, что тем самым он спасает мальчишку-напарника, которого до того обучил воровскому ремеслу, – мы можем только догадываться, какое «счастливое будущее» ждет того в мире, где правит уже не закон войны (как в «Ивановом детстве»), а биополитический принцип безопасности («безопасность» – суррогат счастья, «отрицательное несчастье», если угодно). Где герои Тереховой и Солоницына изначально осуждены – хотя бы потому, что курят, еще и при детях. Трудно представить его поливающим сухое дерево под японскую музыку – так, чтобы это не превратилось в пошлый спектакль.

Александр Погребняк – доцент кафедры социальной философии и философии истории (Институт философии, СПбГУ); доцент кафедры проблем междисциплинарного синтеза в области социальных и гуманитарных наук (Факультет свободных искусств и наук, СПбГУ); приглашенный преподаватель факультета политических наук и социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге.

Андрей Тарковский и «слабая мессианская сила» Александр Скидан

Памяти Иветты Александровны Скидан (Маркузе) 1937-2015