После войны. История Европы с 1945 года

Юношеский порыв шестидесятых не стремился понять мир; как отмечал Карл Маркс в часто цитируемых тогда «Тезисах о Фейербахе», которые он написал в возрасте всего 26 лет, «философы только по-разному объясняли мир, тогда как цель состоит в том, чтобы его изменить». Когда речь шла о трансформации мира, была только одна большая теория, которая имела целью связать толкования мира с всеобъемлющим проектом изменений; лишь один господствующий нарратив, который обещал всему придать смысл и в то же время оставить место для человеческой инициативы, — политический проект самого марксизма.

Интеллектуальная близость и политические пристрастия шестидесятых годов в Европе имеют смысл только в свете продолжающегося увлечения Марксом и марксизмом. Как выразился Жан-Поль Сартр в 1960 году в своей «Критике диалектического разума»: «Я считаю марксизм непревзойденной философией нашего времени». Непоколебимую веру Сартра разделяли не все, но во всем политическом спектре существовало общее мнение, что любой, кто хочет понять мир, должен очень серьезно относиться к марксизму и его политическому наследию. Раймон Арон — современник Сартра, бывший друг и интеллектуальный противник — всю жизнь был антикоммунистом. Но и он откровенно признавал (со смешанным чувством сожаления и восхищения), что марксизм был доминирующей идеей времени, светской религией своей эпохи.

Между 1956 и 1968 годами марксизм в Европе жил — и, так сказать, процветал — в состоянии анабиоза. Сталинский коммунизм оказался в опале, благодаря разоблачениям и событиям 1956 года. Коммунистические партии Запада либо не имели политического значения (в Скандинавии, Великобритании, Западной Германии и Нидерландах), либо находились в состоянии медленного, но несомненного упадка (Франция), либо, как в случае с Италией, стремились дистанцироваться от своих московских связей. Официальный марксизм, воплощенный в истории и учениях ленинских партий, был в значительной степени дискредитирован — особенно на территориях, которыми он продолжал править. Даже на Западе те, кто решал отдать свой голос коммунистам, мало интересовались марксизмом.

В то же время к той части марксистского наследия, которая отличалась от советской версии и которую не задел ее моральный упадок, чувствовался интеллектуальный и научный интерес. Со времени смерти Основателя не переставали существовать марксистские и околомарксистские секты и малые группировки, отколовшиеся от более широких течений: небольшие политические партии, которые претендовали на звание подлинных последователей Маркса, действовали еще задолго до 1914 года. Некоторые из них, такие как Социалистическая партия Великобритании (SPGB), все еще существовали: хвастались своей политической девственностью и утверждали свою уникальную правильную интерпретацию оригинальных марксистских текстов. Но большинство социалистических движений, кружков, клубов и обществ конца девятнадцатого века были поглощены общенациональными Социалистическими и рабочими партиями, которые объединились в 1900-1910 годах. Современные марксистские споры уходят своими корнями в ленинский раскол, который произошел позже.

Именно фракционная борьба первых советских лет породила самую стойкую марксистскую «ересь» — ересь Троцкого и его последователей. Через четверть века после того, как в Мексике от рук сталинского агента погиб Троцкий (и в значительной степени благодаря этому), троцкистские партии можно было найти в каждом европейском государстве, которое прямо не запрещало их. Они, как правило, были небольшими и возглавлялись, по образу своего одноименного основателя, харизматичным, авторитарным вождем, который диктовал доктрину и тактику. Их характерной стратегией было «погружение»: работа внутри более крупных левых организаций (партий, профсоюзов, академических обществ), чтобы колонизировать их или подтолкнуть их политику и политические союзы в направлениях, продиктованных троцкистской теорией.

Стороннему наблюдателю, троцкистские партии — как и недолговечный Четвертый (Рабочий) Интернационал, с которым они связывали себя, — казались на удивление неотличимыми от коммунистов, разделявших их преданность Ленину и разделенных только кровавой историей борьбы за власть между Троцким и Сталиным. С этим и было связано ключевое отличие догмы: троцкисты продолжали говорить о «перманентной революции» и обвинять официальных коммунистов в том, что они прервали рабочую революцию, остановив ее в пределах одной страны, но в остальном единственным очевидным отличием было то, что сталинизм стал политическим успехом, тогда как троцкизм потерпел безусловное поражение.