После войны. История Европы с 1945 года

К 1967 году в британской столице насчитывалось более 2000 магазинов, которые называли себя «бутиками». Большинство из них были бесстыдными копиями магазинов одежды, которые появились на Карнаби-стрит, давнем пристанище мужчин-гомосексуалистов, которые теперь стали эпицентром моды для человека любой сексуальной ориентации. В Париже бутик модной одежды «New Man», первая французская ласточка революции в портновском искусстве, открылся на Рю де л'Ансьен Комеди 13 апреля 1965 года. В течение года за ним последовал шлейф подражателей, каждый из которых имел вывеску с названием на модный британский манер — «Dean», «Twenty», «Cardiff» и тому подобное.

Стиль Карнаби-стрит, клонированный во всей Западной Европе (хотя в Италии не так отчетливо, как в остальных странах), проявлялся в ярком наряде четких линий в стиле унисекс, сознательно созданный таким, что не подойдет лицам, старше тридцати лет. Обтягивающие красные вельветовые брюки и приталенные черные рубашки от «Нового человека» стали основной униформой парижских уличных демонстрантов в течение следующих трех лет и широко копировались повсюду. Как и все остальное в шестидесятые годы, они были сделаны мужчинами, для мужчин; но молодые женщины тоже могли их носить, и все чаще это делали. Этому влиянию подверглись даже парижские дома моды: в 1965 году городские кутюрье сшили больше брюк, чем юбок.

Они также сократили производство шляп. Это свидетельствовало о том, что преобладает молодежный рынок, на котором крайним проявлением собственной идентичности стала прическа, а не головной убор, а традиционные шляпы остались атрибутами официальных событий для «пожилых».[232] Однако шляпы ни в коем случае не исчезли. На втором этапе швейной революции жизнерадостные основные цвета модной одежды (унаследованные с конца пятидесятых годов) были заменены более «серьезной» верхней одеждой, отражающей аналогичный сдвиг в музыке. Одежда молодых людей теперь была скроена с большим вниманием к «пролетарским» и «радикальным» источникам ее вдохновения: не только синие джинсы и «рабочие рубашки», но также ботинки, темные куртки и кожаные «ленинские» кепки (или их фетровые вариации, повторяющие «шапки Кошута» венгерских повстанцев 19 века). Эта более политически сознательная мода так и не прижилась в Британии, но к концу десятилетия она стала полуофициальной униформой для немецких и итальянских радикалов и их последователей-студентов.[233]

Кроме этих двух модных тенденций существовали цыганские драпировки хиппи. В отличие от стилей «Карнаби-стрит» и «уличного бойца», исконно европейских по своему происхождению, стиль хиппи — невнятно «утопический» в своей незападной, «контркультурной» философии показного сдержанного потребления — пришел из Америки. Его коммерческий потенциал был очевиден, и немало магазинов, которые возникли в ответ на спрос на облегающие фасоны четкого кроя середины 1960-х годов, вскоре усердно работали над тем, чтобы соответствующим образом адаптировать свой ассортимент. Они даже сделали несколько коротких попыток вывести на рынок «образ Мао». Бесформенный пиджак с резко скроенным воротником в сочетании с вездесущей «пролетарской» кепкой, образ Мао сочетал в себе аспекты всех трех стилей, особенно в сочетании с «Цитатником» — сборником революционных откровений китайского диктатора. Но, несмотря на фильм Годара «Китаянка» 1967 года, в котором группа французских студентов старательно изучает Мао и пытается следовать его примеру, «образ Мао» остался пристрастием меньшинства — даже среди «маоистов».

Контркультурная политика и ее символы стали более жесткими после 1967 года в связи с романтизированными рассказами о повстанцах-партизанах «Третьего мира». Но даже в этом случае они так и не прижились в Европе в полной мере. Не стоит обманываться чудесным перерождением Че Гевары в образ, подобный Христу, мученика-иконы для мятежных западных подростков: европейские шестидесятые всегда были евроцентричними. Даже «революция хиппи» так никогда и не добралась до Европы. Максимум, она остановилась на берегах Великобритании и Нидерландов, оставив там след — сравнительно более развитую культуру наркотиков и одну удивительно оригинальную грамофонную пластинку.