Хотя у каждой национальной молодежной культуры были свои отличительные символы и институты, свои исключительно местные ориентиры. «Фестиваль друзей», который состоялся 22 июня 1963 года на Национальной площади в Париже, был запалом, который дал начало французской молодежной культуре 1960-х, однако в других странах остался практически вне поля зрения. Немало популярных культурных веяний той эпохи с невиданной до сих пор легкостью преодолевали государственные границы. Массовая культура становилась международной по определению. Тенденция (в музыке или одежде) зарождалась в англоязычном мире, часто в самой Англии, а затем перемещалась на юг и восток: этому способствовала все более визуальная (и, следовательно, трансграничная) культура, и только иногда препятствовали местные альтернативы или же, что случалось чаще, политическое вмешательство.[228]
Новая мода волей-неволей была адресована более преуспевающей молодежи: детям белого среднего класса Европы, которые могли позволить себе пластинки, концерты, обувь, одежду, макияж и дорогие прически. Но то, каким образом презентовали эту продукцию, демонстративно шло вразрез с традиционными линиями классового деления. Самые успешные музыканты того времени — The Beatles и их подражатели — взяли ритмы американских блюзовых гитаристов (большинство из них черные) и объединили их с материалом, взятым непосредственно из языка и опыта британского рабочего класса.[229]
Это чрезвычайно оригинальное сочетание позже стало коренной транснациональной культурой европейской молодежи.Содержание популярной музыки имело довольно большое значение, но ее форма значила еще больше. В 1960-е годы люди уделяли особое внимание стилю. Можно было бы подумать, что это вряд ли было чем-то новым. Но то, что стиль мог непосредственно заменить содержание, наверное, было особенностью эпохи. Популярная музыка 1960-х годов была бунтарской по тональности и манере исполнения, в то время как ее тексты часто оказывались второстепенными и в лучшем случае наполовину понятыми зарубежной аудиторией. В Австрии исполнять или слушать британскую или американскую поп-музыку означало насмехаться над шокированными родителями поколения Гитлера; в странах-соседях, Венгрии и Чехословакии, это воспринимали (с соответствующими поправками) аналогично. Музыка, так сказать, протестовала от вашего имени.
Если создавалось впечатление, что главной темой музыкального и культурного мейнстрима шестидесятых был секс (по крайней мере, пока он на короткое время не уступил место наркотикам и политике), это тоже в основном зависело от стиля. Большинство молодых людей жили отдельно от родителей и в более юном возрасте, чем раньше, покидали родительский дом. А контрацепция становилась безопасной, доступной и легальной.[230]
Публичная демонстрация обнаженного тела и проявления безудержной сексуальной раскрепощенности в кино и литературе стали более распространенными, по крайней мере, в Северо-Западной Европе. По всем этим причинам старшее поколение было убеждено, что никаких сексуальных ограничений не осталось, а их детям было приятно подпитывать кошмары родителей.На самом деле «сексуальная революция» шестидесятых годов почти наверняка была миражом для подавляющего большинства людей, как молодых, так и старых. Насколько нам известно, сексуальные интересы и привычки большинства молодых европейцев изменились далеко не так быстро или радикально, как любили утверждать современники. По данным современных опросов, даже сексуальная жизнь студентов не сильно отличалась от сексуальной жизни предыдущих поколений. Раскрепощенный сексуальный стиль шестидесятых обычно противопоставлялся пятидесятым, изображенным (несколько несправедливо) как эпоха нравственной чистоты и чрезмерной эмоциональной сдержанности. Но если сравнить это десятилетие с 1920-ми годами, европейским fin-de-siècle[231]
или полусветом Парижа в 60-х годах XIX века, «свингующие шестидесятые» были довольно-таки смирными.Продолжая делать акцент на стиле, поколение шестидесятых уделяло необычное внимание тому, чтобы выглядеть по-другому. Одежда, прическа, макияж и то, что все еще называлось «модными аксессуарами», стали жизненно важными идентификационными знаками поколений и политических деятелей. Лондон был источником таких тенденций: европейский вкус в одежде, музыке, фотографии, моде, рекламе и даже журналах массового рынка — все они черпали свои идеи оттуда. Учитывая то, что за Британией уже закрепились репутацию страны с пресным дизайном и низкопробной архитектурой, это было неожиданным и, как оказалось, непродолжительным поворотом событий, юношеской инверсией традиционного порядка таких вещей. Но фальстарт «лондонского свинга», как назвал эту волну журнал «Time» в апреле 1966 года, бросил особый свет на эпоху.