После войны. История Европы с 1945 года

Если большинство европейцев до 1960 года никогда не бывали в стенах средней школы, о том, чтобы посещать университет, мечтать могли единицы. В течение девятнадцатого века произошло некоторое расширение традиционных университетов и увеличение числа других высших учебных заведений, в основном для технической подготовки. Но высшее образование в Европе в 1950-х годах все еще было закрыто для всех, кроме немногих привилегированных, чьи семьи могли отказаться от заработка своих детей, чтобы держать их в школе до 18 лет, и которые могли позволить себе плату, взимаемую как средними школами, так и университетами. Конечно, для детей бедняков и семей со средним достатком существовали стипендии. Но за исключением образцово меритократических[224] и эгалитарных образовательных учреждений французской Третьей и Четвертой республик, эти стипендии редко покрывали официальную стоимость дополнительного образования и никогда не компенсировали потерянных доходов.

Несмотря на лучшие намерения предыдущего поколения реформаторов, Оксфорд, Кембридж, Высшая нормальная школа[225], университеты Болоньи или Гейдельберга и другие древние образовательные учреждения Европы оставались недосягаемыми практически для всех. В 1949 году в Швеции насчитывалось 15 000 студентов университетов, в Бельгии — 20 000. Во всей Испании насчитывалось всего 50 000 студентов университетов, что вдвое меньше, чем в Соединенном Королевстве (при населении в 49 миллионов человек). Численность французских студентов в том году едва превысила 130 000 человек. Но теперь, когда Европа находилась на пике массового среднего образования, вскоре должно было наступить время непреодолимых требований расширить возможности и для получения высшего образования. Многое должно было измениться.

Во-первых, Европе понадобится гораздо больше университетов. Во многих местах не существовало «системы» высшего образования как таковой. Большинство стран унаследовали произвольно устроенную сеть отдельных учреждений: инфраструктуру небольших, древних, номинально независимых учреждений, рассчитанных на прием не более нескольких сотен абитуриентов каждый год и часто расположенных в провинциальных городах с небольшой или вообще без общественной инфраструктуры. У них не было места для расширения, и их лекционные залы, лаборатории, библиотеки и жилые здания (если таковые имелись) были совершенно неспособны вместить еще тысячи молодых людей.

Типичный европейский университетский город — Падуя, Монпелье, Бонн, Левен, Фрайбург, Кембридж, Уппсала — был небольшим и часто находился на некотором расстоянии от крупных городских центров (и был намеренно выбран много веков назад именно по этой причине): Парижский университет был исключением, хотя и важным. Большинство европейских университетов не имели кампусов в американском смысле (здесь очевидные исключения составляли британские университеты, в первую очередь Оксфорд и Кембридж) и были физически интегрированы в свое городское окружение: их студенты жили в городе и зависели от его жителей в плане жилья и услуг. Прежде всего, несмотря на то, что во многих случаях университетам Европы было сотни лет, у них почти не было собственных материальных ресурсов. Они полностью зависели от финансирования города или государства.

Если высшее образование в Европе должно было вовремя отреагировать на резкий демографический скачок, нарастающий в начальных и средних школах, то инициатива, таким образом, должна была исходить из центра. В Великобритании и, в меньшей степени в Скандинавии, проблема решалась путем строительства новых университетов на «новых» площадках за пределами провинциальных городов и уездных городов: Колчестер или Ланкастер в Англии, Орхус в Дании. К тому времени, когда начала прибывать первая группа выпускников средней школы, эти новые университеты, какими бы бездушными они ни были в архитектурном отношении, по крайней мере, были готовы удовлетворить возросший спрос на места — и создать вакансии для растущего числа бакалавров и магистров, ищущих преподавательские должности.

Вместо того чтобы открывать эти новые университеты для массовых слушателей, британские специалисты по планированию образования решили интегрировать их в старую элитную систему. Таким образом, британские университеты сохранили за собой право отбирать или отказывать студентам при поступлении: только кандидаты, которые показали результаты выше определенного уровня на национальных экзаменах по окончанию средней школы, могли надеяться поступить в университет, и каждый университет мог свободно предлагать места кому пожелает — и принимать столько студентов, сколько мог. Студенты в Великобритании оставались чем-то вроде привилегированного меньшинства (не более 6% их возрастной группы в 1968 году), и в долгосрочной перспективе это, безусловно, имело негативные последствия для общества. Но для немногих счастливчиков система работала безупречно — и изолировала их почти от всех проблем, с которыми сталкиваются их коллеги в других странах Европы.