Ибо на Континенте высшее образование развивалось совсем в другом направлении. В большинстве западноевропейских государств никогда не существовало никаких препятствий для перехода от среднего образования к высшему: если вы успешно сдавали национальные выпускные экзамены, вы автоматически имели право поступить в университет. До конца 1950-х годов это не представляло никаких трудностей: число абитуриентов было невелико, и у университетов не было причин опасаться переполнения студентами. В любом случае обучение в большинстве университетов на континенте по давней традиции было довольно обособленным и бессистемным. Надменные и неприступные профессора читали серьезные лекции в аудиториях, полных безымянных студентов, которым ничего не препятствовало получить диплом в установленный срок, и для которых статус был в равной степени и социальным обрядом, и способом получить образование.[226]
Вместо того чтобы строить новые университеты, большинство планировщиков в Европе просто приняли решение о расширении существующих. В то же время они не создали никаких дополнительных препятствий или системы предварительного отбора. Наоборот, исходя из лучших побуждений, они часто принялись устранять существующие барьеры: в 1965 году Министерство образования Италии отменило вступительные экзамены и фиксированные квоты на специальности во всех университетах. Высшее образование, когда-то бывшее привилегией, теперь стало правом. Результат был катастрофическим. Например, к 1968 году Университет Бари, в котором традиционно обучалось около 5000 человек, пытался справиться с численностью студентов, превышающей 30 000 человек. В Неаполитанском университете в том же году обучалось 50 000 студентов, в Римском университете — 60 000. Только в этих трех университетах набиралось больше студентов, чем во всей Италии всего восемнадцать лет назад; многие из этих студентов так никогда и не получили диплом.[227]
К концу 1960-х годов один молодой человек из семи в Италии посещал университет (по сравнению с одним из двадцати десяти лет назад). В Бельгии этот показатель составлял один из шести. В Западной Германии, где в 1950 году обучалось 108 000 студентов и где традиционные университеты уже начинали страдать от переполненности, к концу шестидесятых их было почти 400 000. Во Франции в 1967 году студентов стало столько же, сколько в 1956 году было школьников. По всей Европе было значительно больше студентов, чем когда-либо прежде, и качество их обучения быстро ухудшалось. Все было переполнено — библиотеки, общежития, лекционные залы, столовые — и находилось в явно плохом состоянии (даже если оно было новым). Послевоенные государственные расходы на образование, которые повсюду резко возросли, были сосредоточены на обеспечении начальных и средних школ, оборудовании и учителях. Это, безусловно, был правильный выбор, и в любом случае он был продиктован требованиями избирателей. Но он имел свою цену.
В этот момент стоит напомнить, что даже к 1968 году большинство молодых людей в каждой европейской стране не были студентами (деталь, которая, как правило, упускается из виду в отчетах за этот период), особенно если их родители были крестьянами, неквалифицированными рабочими или иммигрантами, будь то из периферийных провинций или из-за рубежа. Именно поэтому, это не студенческое большинство переживало шестидесятые годы совсем по-другому: особенно поздние шестидесятые, когда так много, казалось, зависело от событий в университетах и вокруг них. Их мнения, и особенно их политические взгляды, нельзя отождествлять со взглядами их сверстников-студентов. Впрочем, в других аспектах молодежь объединяло то, что уже стало характерной и общей культурой.
Каждое поколение видит мир по-своему. Поколение шестидесятых годов видело мир новым и молодым. В истории человечества большинство молодых людей приходило в мир, полный старших людей, и именно старшие занимали влиятельные должности и являлись образцами для подражания. Однако для поколения середины 1960-х годов все было по-другому. Культурная экосистема развивалась гораздо быстрее, чем прежде. Разрыв, отделяющий многочисленное, процветающее, избалованное, уверенное в себе и культурно автономное поколение от необычайно маленького, неуверенного в себе, страдающего от депрессии и разоренного войной поколения его родителей, был больше, чем обычное расстояние между поколениями. Многим молодым людям как минимум казалось, что они родились в обществе, которое менялось — меняло свои ценности, стиль, правила — на их глазах и по их приказу. Популярная музыка, кино и телевидение были полны молодежи и все больше привлекали их как свою аудиторию, и как рынок сбыта. К 1965 году появились радио- и телепрограммы, журналы, магазины, товары и целые отрасли промышленности, которые существовали исключительно для молодежи и зависимые от популярности среди нее.