Аналогичные настроения царили и в Италии, где на протяжении последних месяцев войны репрессии и самосуды привели к смерти около 15 тысяч человек, особенно в регионах Эмилия-Романья и Ломбардия, где акции возмездия также периодически вспыхивали на протяжении трех последующих лет. В других частях Западной Европы уровень кровопролития был значительно ниже: в Бельгии линчевали или казнили другим способом 265 мужчин и женщин, в Нидерландах — менее ста. Впрочем, распространились и другие способы мести. Женщин очень часто обвиняли в том, что франкоязычные циники называли «горизонтальным сотрудничеством»: в Нидерландах «моффенмейден»[14]
мазали дегтем и валяли в перьях, а по всей Франции на площадях женщин публично раздевали и брили, часто — в день местного освобождение от оккупантов или вскоре после.То, как много обвинений было вынесено женщинам (часто другими женщинами), что находились в отношениях с немцами, о многом свидетельствует. Большинство из них были обоснованы: сексуальные услуги в обмен на еду, одежду или различную помощь часто становились единственным доступным вариантом для женщин и семей в безнадежном положении. Но популярность обвинений и наслаждение от мести, которое получали палачи, напоминали о том, что как мужчины, так и женщины переживали оккупацию, прежде всего, как унижение. Жан-Поль Сартр позднее описывал коллаборационизм в примечательно сексуальных терминах как «покорение» власти оккупанта, и не в одном французском романе 1940-х годов коллаборационистов изображали как женщин или слабых («женоподобных») мужчин, соблазненных чарами мужества их тевтонских обладателей. Расправа над падшими женщинами была одним из способов преодолеть тревожные воспоминания о личном и коллективном бессилии.
Анархические акты насильственного самосуда в освобожденной Восточной Европе также были распространены, однако приобрели другие формы. На Западе немцы активно искали коллаборационистов, тогда как на оккупированных славянских землях правили самостоятельно и применяя силу. Единственным видом коллаборации, которое они системно поощряли, было сотрудничество с местных сепаратистов, да и то лишь в той мере, в какой это соответствовало их интересам. Как следствие, как только немцы отступили, первыми жертвами спонтанных акций мести на Востоке стали этнические меньшинства. Советские силы и их местные союзники никак этому не препятствовали. Наоборот, бессистемное сведение счетов (иногда координированное сверху) способствовало дальнейшему устранению местных элит и политиков, которые могли стать помехой послевоенным планам коммунистов. Например, в Болгарии вновь созданный Отечественный фронт поощрял самосудные акции против коллаборационистов всех мастей, обвинял в «приверженности к фашизму» всем подряд и призвал к доносам на всех подозреваемых в прозападных настроениях.
В Польше главным объектом народной мести часто становились евреи: после освобождения страны в первые четыре месяца 1945 года было убито 150 евреев. К апрелю 1946 года число жертв достигло уже 1200 человек. Подобные акции меньшего масштаба прошли в Словакии (в Вельких Топольчанах) в сентябре 1945 года и в Кунмодороше (Венгрия) в мае 1946-го. Но крупнейший погром произошел 4 июля 1946 года в польском Кельце, где 42 еврея были убиты, а гораздо больше получили ранения, когда кто-то пустил слух о похищении и ритуальном убийстве ребенка. В определенном смысле это также были репрессии против коллаборационистов, поскольку в глазах многих поляков (в том числе бывших партизан — борцов против фашизма) евреи подозревались в симпатиях к советским оккупантам.
Точное количество лиц, погибших в оккупированной Советским Союзом Восточной Европе и Югославии на протяжении первых месяцев «самовольных» чисток и убийств, не известно. Но хаотическое сведение счетов нигде не длилось долго. Позволять вооруженным бандам рыскать и задерживать, пытать и убивать кого вздумается противоречило интересам еще не окрепших новых администраций, далеко не всеми признанных и часто откровенно временных. Первоочередной задачей новой власти было вернуть монополию на применение силы, легитимность и институты судопроизводства. Если кого-то надо было арестовать и судить за преступления, совершенные во время оккупации, это было задачей соответствующих органов. Если нужно было кого-то судить, это должно происходить в соответствии с буквой закона. А если речь шла о кровопролитии, это должно принадлежать к исключительным полномочиям государства. Такие правила были установлены, как только новая власть почувствовала себя достаточно сильной, чтобы разоружить бывших партизан, заставить жителей слушаться новых правоохранительных органов и умерить требования народа о суровых карательных мерах и коллективных наказаниях.