Плавность возвращения Греции к демократии была отчасти обусловлена умением разрывать связи с собственным прошлым и в то же время создавать впечатление опытной компетентности и преемственности. Вместо того чтобы восстановить свой дискредитированный «Союз Центра», он создал новую партию. Он провел референдум по дискредитированной монархии в декабре 1974 года, и когда 69,2% избирателей проголосовали за ее отмену, под его руководством была установлена республика. Чтобы избежать отчуждения от армии, он сопротивлялся призывам к чистке армии, предпочитая вместо этого вводить досрочную отставку для более скомпрометированных старших офицеров, награждая и продвигая лоялистов.[349]
Когда с монархией было покончено, а армия обезврежена, Караманлис должен был что-то сделать с незакрытым кипрским вопросом. Ни он, ни его преемники не имели никакого намерения снова поднимать вопрос «энозиса», но публично игнорировать присутствие на острове Турции они тоже не могли, даже после того, как в декабре 1974 года туда вернулся Макариос. Символическим шагом, который вызвал широкое одобрение как левых, так и правых, Караманлис вывел Грецию из военной организации НАТО на следующие шесть лет в знак протеста против поведения другого члена НАТО. Отношения между Грецией и Турцией вошли в замороженное состояние, отмеченное тем, что турецкое меньшинство в одностороннем порядке провозгласило в феврале 1975 года Турецкое Федеративное Государство Северного Кипра (которое признала только Турция), а также дипломатическими трениями, которые время от времени вспыхивали в связи с территориальными претензиями в восточной части бассейна Эгейского моря.
Кипр стал объектом международной озабоченности, поскольку дипломатам и юристам ООН предстояло провести бесплодные десятилетия, безуспешно пытаясь урегулировать разногласия на острове. Тем временем благодаря этому греческие политики освободились от ответственности за ситуацию на Кипре (хотя из-за внутриполитических факторов они и в дальнейшем были вынуждены постоянно интересоваться его судьбой) и могли обратиться к более перспективным делам. Менее чем через год после падения полковников, в июне 1975 года, правительство Афин официально подало заявку на вступление в ЕЭС. 1 января 1981 года Греция стала полноправным членом Сообщества, что позже многие в Брюсселе стали считать досадной победой надежды над здравым смыслом.
В отличие от Греции, Португалия в своей недавней истории не знала даже самой рудиментарной демократии. Авторитарное правление Салазара было своеобразным и намеренно реакционным даже по стандартам, преобладавшим, когда он впервые пришел к власти в 1932 году — действительно, в своем сочетании жесткого клерикализма, корпоративных институтов и отсталости сельских районов Португалия довольно сильно напоминала Австрию после 1934 года. Как и можно было ожидать, послевоенная Португалия пользовалась благосклонностью отошедших от дел французов, ностальгирующих по вишистской Франции — Шарль Моррас, опальный лидер движения «Аксьон Франсэз» («Французское действие») очень восхищался Салазаром и переписывался с ним до его смерти в 1952 году.[350]
Общий уровень жизни в Португалии при Салазаре был больше присущ тогдашней Африке, чем континентальной Европе: ежегодный доход на душу населения составлял лишь 160 долларов (для сравнения — в Турции он составил 219 долларов, в США — 1453). Богатые были действительно очень богатыми, уровень смертности среди младенцев был самым высоким в Европе, а 32% населения не умели читать и писать. Салазара, экономиста, который несколько лет преподавал в Университете Коимбры, не волновала отсталость Португалии. Наоборот, он считал ее основой стабильности: когда ему сказали, что на португальских территориях в Анголе нашли нефть, он сказал лишь одно: «Жаль».
Подобно румынскому диктатору Чаушеску, Салазар был одержим идеей избежать долгов и добросовестно сбалансировал каждый годовой бюджет. Фанатично меркантильный, он накопил на удивление крупные золотые запасы, которые старался не тратить ни на инвестиции, ни на импорт. В результате его страна оказалась в нищете, большая часть населения работала на небольших семейных фермах на севере страны и в латифундиях дальше на юге. Не имея местного капитала, доступного для финансирования отечественной промышленности, и явно не желая иностранных инвесторов, Португалия в значительной степени зависела от экспорта или реэкспорта сырьевых товаров, в том числе своего собственного населения.