После войны. История Европы с 1945 года

Перспектива прямой конфронтации, похоже, наконец-то завладела умами партийных критиков Хонеккера. 18 октября несколько его однопартийцев во главе с Эгоном Кренцем устроили государственный переворот и отстранили старика от власти спустя 18 лет.[426] Первым делом Кренц полетел в Москву и заручился поддержкой Михаила Горбачева, а затем вернулся в Берлин, чтобы подготовить осторожную перестройку в Восточной Германии. Но было уже слишком поздно. На последнюю лейпцигскую демонстрацию вышло около 300 тысяч человек, которые требовали изменений; 4 ноября в Берлине собралось полмиллиона восточных немцев с требованиями немедленных реформ. Тем временем, в тот же день, Чехословакия открыла свою границу; в течение следующих 48 часов через нее выехало 30 тысяч человек.

Теперь власть уже действительно испугалась. 5 ноября правительство ГДР, колеблясь, предложило несколько либерализовать закон о передвижении: критики отвергли его как совершенно неадекватный. Тогда восточногерманское правительство в отчаянии сложило полномочия, за ним последовало Политбюро. На следующий вечер — 9 ноября, в годовщину отречения кайзера и «Хрустальной ночи»[427], Кренц с коллегами предложили новую версию закона о передвижении, чтобы предупредить стихийное массовое бегство. На пресс-конференции, транслировавшейся в прямом эфире немецкого телевидения и радио, Гюнтер Шабовски объяснил, что новые положения, вступающие в силу немедленно, разрешают зарубежные поездки без предварительного уведомления и разрешают транзит через пограничные переходы в Западную Германию. Другими словами, Стена теперь была открыта.

Трансляция еще даже не успела закончиться, а люди уже высыпали на улицы Восточного Берлина и двигались к границе. За несколько часов в Западный Берлин хлынуло 50 тысяч человек: кто-то — навсегда, другие — только посмотреть. За одну ночь мир изменился. Всем было очевидно: Стена навсегда дала трещину, пути назад не существовало. Четыре недели спустя Бранденбургские ворота, расположенные на границе между восточной и западной частями, были вновь открыты. Во время рождественских праздников 1989 года 2,4 миллиона восточных немцев (одна шестая всего населения) посетили Запад. Это совершенно определенно не входило в намерения правителей ГДР. Как позже объяснил сам Шабовски, власти «понятия не имели», что открытие Стены может привести к падению ГДР — совсем наоборот: они рассматривали это, как начало «стабилизации».

Приняв непростое решение открыть границу, лидеры ГДР надеялись просто открыть предохранительный клапан, возможно, заработать немножко популярности и, прежде всего, выиграть время, чтобы предложить программу «реформ». В конце концов, Стена была открыта по той же причине, по которой она была возведена поколением ранее: чтобы остановить демографическое кровотечение. В 1961 году эта отчаянная уловка увенчалась успехом; в 1989 году она тоже в некотором роде сработала — на удивление мало восточных немцев навсегда остались в Западном Берлине или уехали в Западную Германию, как только удостоверились, что, вернувшись, не окажутся снова под замком. Но ценой этой уверенности стало не только падение режима.

После падения Стены Социалистическая единая партия Германии прошла через последние (уже знакомые) конвульсии умирающей Коммунистической партии. 1 декабря Фолькскаммер (парламент ГДР) проголосовал в соотношении 420 до 0 (пятеро воздержались) за исключение из конституции ГДР положения о том, что государство «возглавляется рабочим классом и его марксистско-ленинской партией». Еще через четыре дня Политбюро снова подало в отставку; был избран новый лидер — Грегор Гизи; а партию соответственно переименовали в Партию демократического социализма. Старую коммунистическую верхушку (включая Хонеккера и Кренца) исключили из партии; власть (снова) села за стол переговоров с представителями «Нового форума» (по общему согласию, наиболее заметной из оппозиционных групп), и были назначены свободные выборы.

Но даже до того, как новейшее (и последнее) правительство ГДР под руководством партийного босса Дрездена Ганса Модрова начало писать «Программу действий партии», его действия и намерения были уже полностью неактуальными. В конце концов, восточные немцы имели вариант, недоступный для других подвластных народов — не существовало «Западной Чехословакии» или «Западной Польши», — и они не собирались от него отказываться. Цели эволюционировали: в октябре 1989 года демонстранты в Лейпциге скандировали «Wir sind das Volk» — «Мы — народ». А уже в январе 1990-го те же толпы произносили несколько скорректированное требование: «Wir sind ein Volk» — «Мы — один народ».