Впрочем, Европа — или, по крайней мере Брюссель — сильно колебалась: заявка Турции на вступление в Европейский Союз много лет лежала без рассмотрения. Были веские причины для осторожности: тюрьмы Турции, ее отношение к внутренним критикам и ее неадекватные гражданские и экономические кодексы — это лишь некоторые из многих вопросов, которые необходимо будет решить, прежде чем она сможет надеяться выйти за рамки строго торговых отношений со своими европейскими партнерами. Высокопоставленные европейские комиссары, такие как австриец Франц Фишлер, открыто высказывали сомнения в долгосрочных демократических перспективах страны. Кроме того, были практические трудности: как государство-член Турция будет вторым по величине в Союзе после Германии, а также одним из самых бедных — пропасть между ее процветающим западным краем и обширным, обнищавшим востоком была огромной, и при наличии возможности миллионы турок вполне могли отправиться на запад, в Европу, чтобы заработать себе на жизнь. Вряд ли можно было не обращать внимания на возможные последствия для иммиграционной политики государств-членов, а также для бюджета ЕС.
Но настоящие препятствия заключались в другом.[532]
Если бы Турция вошла в ЕС, внешняя граница Союза пролегал бы вдоль Грузии, Армении, Ирана, Ирака и Сирии. Есть ли смысл переносить «Европу» за сто пятьдесят километров от Мосула, было вполне уместным вопросом; при тогдашних обстоятельствах это, безусловно, создавало определенные риски безопасности. И чем дальше Европа расширяла свои границы, тем больше многие — в том числе составители конституционного документа 2004 года — чувствовали, что Союз должен четко указать, что именно определяет европейский общий дом. Это, в свою очередь, побудило ряд политиков в Польше, Литве, Словакии и других странах — не говоря уже о польском Папе Римском — безуспешно попытаться вставить в преамбулу нового текста европейской конституции напоминание о том, что Европа когда-то была христианской Европой. Разве не Вацлав Гавел, выступая в Страсбурге в 1994 году, напомнил своей аудитории, что «Европейский союз основан на большом наборе ценностей, уходящих корнями в античность и христианство»?Кем бы ни были турки, но уж точно не христианами. Ирония заключалась в том, что именно по этой причине — потому что они не могли определить себя как христиан (или «иудео-христиан») — турки, которые претендовали на европейскость, еще больше других подчеркивали светские, толерантные и либеральные аспекты европейской идентичности.[533]
Они также, и со все большей настойчивостью пытались использовать европейские ценности и нормы как предохранитель против реакционных влияний в общественной жизни Турции, что сами государства — члены Европы давно поощряли.И хотя в 2003 году турецкий парламент наконец устранил, по настоянию Европы, многие давние ограничения в культурной жизни и политическом самовыражении курдов, длительное топтание на месте в переговорах правительства и брюссельских бюрократов, начало давать свои плоды. Турецкие критики членства в ЕС настойчиво указывали на унижение некогда имперской нации, теперь низведенной до статуса просителя у европейских дверей, требуя поддержки ее заявки от ее бывших подданных. Кроме того, неуклонный рост религиозных настроений в Турции не только привел к победе на выборах умеренной исламистской партии страны, но и побудил национальный парламент обсудить предложение о том, чтобы сделать супружескую измену снова уголовным преступлением. В ответ на явные предупреждения Брюсселя о том, что это может окончательно поставить под угрозу заявку Анкары на вступление в ЕС, это предложение было отклонено, и в декабре 2004 года Европейский союз наконец согласился начать переговоры о вступлении с Анкарой. Но ущерб уже был нанесен. Противники членства Турции — а их было много, в Германии[534]
и Франции, а также ближе к дому, в Греции или Болгарии — вновь могли сослаться на ее непригодность. В 2004 году ушедший в отставку голландский еврокомиссар Фриц Болкестейн предупредил о грядущей «исламизации» Европы. Вероятность того, что переговоры пройдут гладко, еще больше снизилась — Гюнтер Ферхойген, комиссар ЕС по вопросам расширения, признал, что не ожидает, что Турция станет членом Европейского Союза «раньше 2015 года». Между тем, цена будущего отказа или дальнейших задержек — для турецкой гордости и политической стабильности уязвимого края Европы — еще больше возросла. Восточный вопрос вновь оказался на повестке дня.