После войны. История Европы с 1945 года

Еще хуже было то, что румынскую коммунистическую верхушку часто формировали даже не румыны, по крайней мере в соответствии с традиционными румынскими критериями. Анна Паукер была еврейкой, Эмиль Боднараш — украинцем, Василе Лука — трансильванским немцем. Другие были венграми или болгарами. Поэтому румынские коммунисты, которых считали чужаками, полностью опирались на советские силы. Их выживание зависело не от победы на выборах (это даже никогда не рассматривали как достижимую цель), а от скорости и эффективности, с которой они могли оккупировать государство, разделить и уничтожить своих оппонентов из «традиционных» партий либерального центра — и они на удивление ловко справились с этим заданием. Уже в марте 1948 года кандидаты по спискам правительства получили 405 из 414 мест на национальных выборах. В Румынии подрывная деятельность и насилие не были одним из возможных средств — они были единственным путем к власти.

Поляки тоже были обречены войти в советскую зону влияния после Второй мировой войны. Причинами этого стали их географическое расположение на пути от Берлина до Москвы; их историей, как давнего препятствия для российских имперских амбиций на западе; а также то, что и в Польше перспектива внезапного появления дружественного к СССР правительства по результатам народного голосования была минимальной. Разница между Польшей и балканскими государствами, однако, заключалась в том, что Польша была жертвой Гитлера, а не его союзником. Сотни тысяч польских солдат сражались вместе с армиями союзников на Восточном и Западном фронтах; и поляки лелеяли надежды относительно своих послевоенных перспектив.

Как выяснилось, эти перспективы были не так уж плохи. Польские коммунисты в так называемом «Люблинском комитете», созданном в июле 1944 года советскими властями для того, чтобы иметь готовое правительство, которое надо было лишь наделить полномочиями, когда они войдут в Варшаву, едва ли могли рассчитывать на массовую поддержку. Но они имели определенную местную поддержку, особенно среди молодежи, и могли указать на некоторые реальные преимущества советской «дружбы»: действенную гарантию против германского территориального реваншизма (на то время это было актуально беспокойством) и политику обменов населением, в результате которой Польша была «очищена» от остатков украинского меньшинства, а этнические поляки с востока были переселены в рамках новых государственных границ. Эти соображения позволили польским коммунистам, при всей их маргинальности (многие из них тоже были еврейского происхождения), претендовать на место в польских национальных и даже националистических политических традициях.

Тем не менее, польские коммунисты тоже всегда были бы незначительным меньшинством в электоральном плане. Польская крестьянская партия Станислава Миколайчика насчитывала в декабре 1945 года около 600 000 членов, что в десять раз превышало число активистов Коммунистической Польской рабочей партии (после объединения с социалистами в декабре 1948 года она стала называться Польской объединенной рабочей партией). Но у Миколайчика — премьер-министра правительства в изгнании в военное время, — была непреодолимая преграда — настояния его партии на том, что она и антинацистская, и антисоветская одновременно.

Как показали позднейшие события, Сталина вообще мало интересовало, достигнет ли «социализм» успеха в Польше. Но общее направления польской политики, особенно внешней, ему было отнюдь не безразлично. На самом деле, после решения германского вопроса для него не было ничего важнее, по крайней мере в Европе. Соответственно Крестьянская партия неуклонно отодвигалась в сторону, ее сторонники подвергались угрозам, ее лидеры подвергались нападкам, ее авторитет подвергался сомнению. На откровенно сфальсифицированных парламентских выборах в Польше в январе 1947 года возглавляемый коммунистами «Демократический блок» получил 80% голосов, Крестьянская партия — всего 10%.[39] Девять месяцев спустя, опасаясь за свою жизнь, Миколайчик бежал из страны. Остатки Армии Крайовой военного времени продолжали вести партизанскую войну с коммунистическими властями еще несколько лет, но и их дело тоже было безнадежным.

В Польше Советский Союз проявлял столь явный интерес к политической окраске страны, что ее иллюзии военного времени — и до, и после Ялты — могут показаться слишком романтичными и наивными.

В Венгрии, однако, представления о «венгерском пути к социализму» были не совсем фантастическими. Главный послевоенный интерес к Венгрии для Москвы состоял в том, чтобы обеспечить безопасный коридор для войск Красной Армии, если им понадобится двинуться на запад в Австрию (или на юг в Югославию). Если бы местные коммунисты пользовались широкой общественной поддержкой, их советские советники, возможно, были бы не против «поиграть в демократию» дольше, чем это получилось в реальности.