После жизни и смерти

Хотя фокусник и распечатал уже четвертый десяток своей жизни, с терпением у него иногда было туго. Особенно в тех вещах, что касались настоящей магии его мира.

– Только не говори, что это тоже трюки с бумажными розами. Я – фокусник, но это не значит, что я не знаю о другой стороне жизни, настоящем состоянии мира.

Ганс только пожал плечами. Нет, с восприятием публики он не играл – та просто не обращала на него внимания. Он делал то, что умел, и то, что любил, хотя так каждый может сказать о своём деле, если не совсем дурак. Иногда, правда, музыкант был готов поклясться, что видел, как меняется настроение людей, но это было редкостью. Да и нельзя было зарекаться, что это ему не кажется. А сейчас он сможет узнать это на деле.

– Я лучше покажу, ты сам поймешь,– ответил он.

Флейта и чехол к ней у Ганса были с собой. Он не помнил даже, когда расставался с ними по каким-либо причинам. Скорее всего, если такое и случалось, то предлог должен был быть очень веским.

– Только чуть позже. Хотелось бы просто поболтать, – добавил он из расчёта на то, что успеет увидеть ещё что-нибудь занятное.

Вряд ли ответы на вопросы были такой уж достойной платой за фокусы, а вот игра – вполне.

Чешир стянул с себя перчатки и пальто, заменив его на вполне обычную ветровку, которую достал из своего рюкзака, и моментально превратился из фокусника в обычного прохожего. Глядя на то, как он переодевается, Ганс понял, что более театральный наряд нравился ему больше. Словно и сам раньше отдавал ему предпочтение. В его же распоряжении сейчас была простая чёрная куртка, дающая возможность спокойно затеряться среди таких же невзрачных людей – что приезжих, что местных.

– Я тут заприметил неподалеку отличное местечко для «поболтать», у меня редко бывает интересная компания за ужином. Может, изменим традицию? – Чешир подмигнул парню.

Тот определенно начинал ему нравиться, до такой степени, что хотелось игнорировать мурашки, бегущие по загривку. Все же Ганс действительно был во многом похож на Василия, и с ним можно было поговорить по-настоящему, не пряча то, что обычно лежит под тоннами расплывчатых метафор и набивших оскомину дежурных фраз. Иногда, чтобы понять это, достаточно лишь нескольких слов, чтобы беседа с первым встречным становилась легкой и непринужденной.

В ответ на предложение поесть собеседник только кивнул. Ганс подумал, что, кажется, сам был не голоден, но не прочь прогуляться.

– Будешь там показывать фокусы? – на всякий случай с любопытством спросил он.

Он был не прочь посмотреть представление ещё раз, подвернись такая возможность. Не успел фокусник ответить, как заметил двух ребят лет одиннадцати-двенадцати. Несмотря на то, что время для них было позднее, ибо ночь уже давно вступила в свои права, вид ребят развеселил мага – это были первые дети, которых он встретил в этом городе.

– Нет, на сегодня фокусы закончились. А вот и молодежь появилась, – отметил он. – Думал уже, что здесь не город, а какая-то секта чайлдфри.

Туман медленно обнимал город, размывая огни уличных фонарей. Людей на улицах становилось все меньше, и все чаще от прохожих несло выпивкой. В такое время Гансу определенно нравилось на улицах, будто проявлялось что-то сокровенное. Он даже подумал, что сейчас самая подходящая атмосфера, чтобы сыграть. И людей мало. На детей, замеченных Чеширом, он почти не обратил внимания. Гуляют и гуляют, скорее всего, даже не в курсе, что пропустили представление.

– Долгое время я толком ничего не мог рассказать о своих странствиях, хоть и жуть как хотелось. Но стоило найти человека, с которым можно поговорить, вдруг оказывается, что у меня были самые скучные прогулки из всех, – со вздохом продолжил Чешир. – Может, хоть ты научишь меня так легко отводить глаза окружающим, мне бы такое умение точно пригодилось.

Ганс казался тощим на фоне широкоплечего Чешира, а тот скакал возле своего нового знакомца, как возле новогодней елки, совершенно не задумываясь, что от таких движений Гансу может быть немного не по себе. Чешир с годами приобрел долю скептицизма и, исходив большую часть страны на своих двоих, предпочитал думать, что хорошо изучил этот уголок Земли. Но сейчас, наплевав на свой опыт, Василий строил предположения – что именно этот странный парень собирается ему показать?

Ганс же, только собирающийся жестом остановить спутника, остановился сам, с непониманием посмотрев на него. Отводить глаза? Ему казалось, что это окружающие его не замечают. Именно это он и озвучил:

– Я ничего не делаю. Люди сами по себе невнимательны и не обращают ни на что внимания. Им не нужно даже помогать.

Живость собеседника не заставляла его чувствовать себя скованно, а скорее, напротив, располагала. Ганс не сомневался, что тот замолчит, когда станет нужно, и сможет послушать, как бы ни хотел поговорить.