Последнее дело Холмса

– Ах, полноте. – Я покачал головой, давая понять, что похвала лестна, но незаслуженна. – Не все. Но, дорогой Ватсон, это вполне естественно после стольких лет и стольких картин.

Веспер Дандас, в легких белых брючках, в синем джемпере, в туфлях на плоской подошве, с косынкой «Эрмес» на плечах, только что умытая и ненакрашенная, в это утро казалась скорее жительницей континента, чем Британских островов. Она не блистала красотой, как я уже отмечал ранее, однако была по-спортивному подтянута, свежа и привлекательна. Ей давно перевалило за тридцать, но она принадлежала к тому типу молоденьких женщин, который с легкой руки французского кино начал входить в моду, – женщин раскованных, свободных и уверенных в себе. Фильмы – Годара там этого или еще кого – были скучнейшие, но в ту пору производили фурор. А кинокритики, переменчивые снобы, в грош не ставя великое кино, все сводили к политике. И даже Джона Форда с Дюком Уэйном записывали в фашисты.

– Не знаю, право, чем смогу быть вам полезна, – сказала Веспер.

Она была спокойней, чем накануне. И сосредоточенней. И явно сомневалась в том, что наше расследование даст результаты. Мадам Ауслендер, нанеся ей визит вежливости, ввела ее в курс дела и удалилась, оставив нас с нею наедине на террасе-балконе: огороженный коваными перилами, этот балкон охватывал три из четырех сторон дома и был общим для всех номеров второго этажа, границу которых обозначали кашпо с геранью (на третьем этаже, где помещались комнаты персонала, балконов не было). В каждом таком отсеке стояли плетеные столик и стулья. Под еще нежарким утренним солнцем мы уселись на балконе, относившемся к номеру 3. Издали доносился приглушенный рокот генератора, стоявшего внизу.

– Вы все еще считаете, что Эдит покончила с собой? – без околичностей приступил я к делу.

Она задумчиво покусывала губу. Вопреки сиянию утра, пронизавшего светом волосы Веспер, лицо ее, казалось, потемнело.

– Я размышляла над этим, – не сразу ответила она. – И на этот вопрос мне сейчас страшно отвечать.

Она произнесла эти слова еле слышно, почти шепотом. Удивившись, я подался вперед:

– Страшно?

Она, словно сумев перебороть себя, кивнула:

– Вчера я была ошеломлена, и мой ответ был вполне естественным. Рассудив холодно и здраво, я пришла к выводу, что это могло быть не самоубийство. И сейчас эта мысль приводит меня в ужас.

Мы с Фокса переглянулись. Потом я откинулся на спинку стула и сказал мягко:

– Версию самоубийства никто пока не отбрасывает.

– Я должна бы принять ее. Но тем не менее…

– Что?

– Слово «самоубийство» совершенно не годится здесь. Зная характер Эдит, уверена, что это невозможно.

– Разъясните вашу мысль.

– Добровольно расстаются с жизнью люди отчаявшиеся, люди, павшие духом, правда ведь?

– Да, обычно это так.

– А Эдит не с чего было отчаиваться, и я очень редко видела ее в унынии.

– Может быть, у нее были какие-то проблемы со здоровьем?

– Ничего серьезного. Мигрени, с которыми она справлялась болеутоляющими… Она была жизнерадостная, живая, всегда надеялась на лучшее… Все приводило ее в восторг.

– А знаете, куда мы зайдем так? Если ваша подруга не покончила с собой, остается только один вариант.

– Знаю. Потому и сказала, что мне страшно даже думать об этом. Особенно при виде того, как вы оба…

– Что?

Она окинула нас долгим задумчивым взглядом. Сперва Фокса, а потом меня – и наконец ответила:

– Угрюмы. Да, это, наверно, самое точное слово.

– Боюсь, миссис Дандас, для этого у нас есть основания.

– Вы думаете, что кто-то…

– Ничего невозможного, – сказал я, приведя выражение лица в соответствие со смыслом ответа.

– О боже…

Она поднялась так порывисто, словно хотела немедленно уйти. Мы с Фокса, слегка растерявшись от ее резкого движения, тоже встали. Я заметил, как она несколько раз глубоко вздохнула. Потом оперлась о перила. Уставилась на холм, где в лучах восходящего солнца гнулись под ветром темные копья кипарисов.

Фокса взглядом показал, что вмешиваться не станет. Он был явно чем-то обеспокоен. Да и пока мы разговаривали, мне постоянно казалось, что голова у него занята другим. Я подумал, что эта женщина немного волнует его. Надо признать, что в известной мере это относилось и ко мне.

Я подошел к Веспер, встал рядом и тоже оперся на перила.

– Вы еще раз говорили с доктором Карабином? – спросил я.

– А надо было?

– Я спрашиваю просто так, из любопытства.

Она медленно, очень медленно повернула ко мне голову:

– Это все так абсурдно…

Я ничего не ответил, но не отвел глаза. Наши лица были так близко, что я, казалось, чувствовал тепло ее кожи. Глаза смотрели на меня теперь изучающе. Иначе, чем раньше.

– Как к вам обращаться? Хопалонг? Мистер Бэзил?

– Меня зовут Ормонд.

Она беззвучно шевельнула губами, повторив мое имя.

– Какова ваша истинная роль во всем этом? – спросила она через миг.

Я неопределенно пожал плечами:

– Сам толком не понимаю. Наблюдателя, вероятно. – И кивком показал на Фокса. – Помогаю, чем могу, вместе с этим сеньором.

Она взглянула туда, где сидел испанец.

– Мы уже познакомились?

– Вчера, – ответил тот.

– Вы, должно быть, видели его фильмы.

– Все до единого.