Последнее дело Холмса

Встречаются, ответил Фокса, хоть и не часто. Во время Французской революции в Париже случилось примечательное происшествие – некую проститутку обнаружили убитой в комнате, запертой изнутри. А спустя несколько десятилетий принц Конде был найден повешенным в некоем помещении, щеколды на двери которого были задвинуты. В относительно недавние времена тоже нашумели подобные «невозможные преступления»: убийство кавалерийского полковника фон Хардегга и знаменитое – на улице Нолле.

Веспер удивилась:

– Их так и не раскрыли?

– Нет.

– О боже… – Подбородок ее дрожал, дыхание стало неровным. – Это ужасно.

– И увлекательно, – добавил Фокса.

– Как вы можете так говорить?! – с упреком воскликнула она.

– Не забудьте, что он сам пишет детективы, – заметил я лукаво.

Она так резко обернулась ко мне, словно это я допустил бестактность.

– Убита Эдит. Моя подруга. Убит доктор Карабин. Я не понимаю, что увлекательного в этом двойном злодеянии.

Я злобно покосился на Фокса, переадресовывая вопрос ему. В конце концов, виноват был он.

– Вы правы, прошу меня простить, – извинился он. – Здесь все так странно, так запутанно, что мы иногда теряем связь с реальностью.

Она продолжала негодовать:

– В таком неуместно легкомысленном тоне отзываться о…

– Повторяю, вы правы, правы. Разумеется, правы. И еще раз прошу меня простить.

– Не принимайте близко к сердцу, – примиряюще вмешался я. – Мы с сеньором Фокса постепенно друг друга узнаём, и я отчасти склонен думать, что такова уж его натура. Но в чем-то он прав. Быть может, единственный способ вынести это испытание – взглянуть на него как бы со стороны, в свете книг, написанных и прочитанных. И виденных фильмов. Осветить действительность вымыслом.

В глазах Веспер вместо осуждения появилось ошеломление.

– Вы оба просто пугаете меня. Оба говорите так, словно это какая-то игра.

– Это игра и есть, – рискнул ответить я. – Точнее, убийцу можно поймать, только если рассматривать как тайного извращенного игрока. Боюсь, что при другом подходе решения не существует.

– О боже… – повторила она.

– Так в одном из рассказов говорит Шерлок Холмс своему брату Майкрофту, – вмешался Фокса. – Потому что у Холмса был брат, знаете? «Я играю ради самой игры»[57].

– И это ваш случай? Вас обоих?

Она была в ужасе, и я захотел успокоить ее:

– Кажется, мы плохо объяснили… Наш случай – это поиски того, кто убил вашу подругу и доктора Карабина.

– Понимаете? – спросил Фокса.

– Начинаю понимать. И чем больше понимаю, тем мне страшней.

Мы шли по тропинке, которая вела в саму чащу. И чем ближе к вершине холма, тем сильней чувствовался ветер, трепавший белокурые волосы Веспер. Она отвела их от лица, чтобы взглянуть на меня:

– И вы думаете, что… Я про Эдит, разумеется. И про доктора.

– Можно сказать, – ответил я, – что это проблемы до такой степени каноничные, настолько концептуально классические, что это сбивает с толку. Невозможно, чтобы это было результатом случайности.

– То есть кто-то их спланировал?

– Да, и детальнейшим образом. И это примечательно, потому что в заурядном преступлении логика – большая редкость.

Я перехватил восхищенный взгляд Фокса. Мой личный Ватсон опознал парафраз из «Усадьбы Медные Буки»[58].

– Полагаю, – добавил я, – что большинство убийц действуют импульсивно, без подготовки.

– Да, это так, – согласился Фокса, минутку подумав. – Очень редко они хладнокровно и обстоятельно планируют свое преступление. И поэтому в реальной жизни их проще раскрыть, чем в детективных романах.

– А в этом случае как? – спросила Веспер.

– Похоже, здесь все иначе. Мне видится здесь даже избыточная обдуманность.

– Слишком уж оно книжное, – добавил я. – Чересчур литературное.

– Вы говорите так, словно в определенных обстоятельствах убийство – это… Не знаю, как назвать… Чем-то сродни творчеству? – удивленно спросила Веспер.

– Да, в преступлении порой может чувствоваться творческое начало, – сказал Фокса. – Известны такие случаи в истории криминалистики.

– Преступник – создатель некоего произведения?

– Да.

– А кто же тогда сыщик? – спросил я с улыбкой.

– Критик, разбирающий его творение по косточкам.

Ответ был блистательный, и я с восхищением повторил его в полный голос. А про себя подумал, что, быть может, детективы, вышедшие из-под пера Фокса, не так уж примитивно-бездарны, как он уверял. И – это было уже, как говорится, из другой оперы – я заметил, что в женском обществе Фокса делается еще привлекательней, чем обычно.

– Убийство, совершенное в запертой комнате, – это наиклассический ход, – настойчиво повторил он.

– И самый жульнический, – заметил я.

– Без сомнения. И потому его мог сделать только писатель.

От нашего диалога Веспер впала в еще больший ступор:

– Да вы всерьез все это говорите?

– Более чем, – ответил я с театральной значительностью.

Фокса же не собирался останавливаться. Он сощурился, сосредоточившись на своих теориях:

– Существует лишь один действенный метод рассказа – спрятать поглубже основные факты. Помните, Бэзил, о чем мы говорили утром? Писатель, если он честен и беспечен, рискует тем, что читатель раскроет дело раньше сыщика.

Я рассмеялся: