Последнее дело Холмса

Тут я помолчал, раздумывая, упомянуть про фонарь или нет. Решил рискнуть:

– Подозреваю, что вы извели не один лист почтовой бумаги с логотипом отеля, отрабатывая почерк вашей подруги и ее манеру расписываться. Вероятно, вы до последнего дня учились копировать ее подпись.

Она взглянула на меня сперва растерянно, а потом ехидно:

– А вы видели этот блокнот?

– Нет. Я спросил Эвангелию, которая убирала номер. В каждом номере лежит такой блокнот, а из вашего пропал. Зато в корзине для бумаг она обнаружила пепел.

Она издала пронзительный смешок:

– Не ставьте мне ловушки, Бэзил. Не помню такого.

Я пожал плечами, нимало не смутясь:

– Ладно, это был выстрел вслепую. Порой приходишь к верному решению ошибочным путем.

– Ну, тут у вас был полный провал. Взято напрокат из бульварного романа.

– Не важно. Пусть не на Утакосе, но где-то вы это непременно делали. Подпись Веспер Дандас должна стоять на чеках или на платежном поручении.

Я помолчал, огляделся по сторонам:

– Место вы, конечно, выбрали изумительное. Ни вас, ни вашу подругу никто здесь не знает. Вы никогда здесь прежде не бывали, а потому нетрудно было представиться миссис Дандас, вдовой и наследницей Эдварда Дандаса. И далеко от Лондона, где вас обеих кто-то знавал в прежние времена.

Она поглядела на меня пытливо:

– Сведения от своего приятеля из Королевских ВВС вы получили недавно, на Утакосе вы еще ничего не знали. Что же навело вас на подозрения?

Я улыбнулся не без самодовольства:

– Плох тот следователь, который считает маловажными маловажные детали внешности.

– Ради бога… – Она всплеснула руками с деланым отчаянием. – Нельзя ли попроще?

– Нельзя, к сожалению. Это важно.

– Я не понимаю, о чем вы.

– О ваших руках.

– Что?

– В четырех рассказах о Шерлоке Холмсе он демонстрирует свою способность определять профессию человека по его рукам.

– И?

– Вы, может быть, помните, что при знакомстве я сказал, что у вас руки человека, не чуждого музицированию. Дело в том, что руки пианисток и руки машинисток очень схожи. У тех и других есть характерные проворство и подвижность… Однако я ошибся в первоначальном определении. Ваши пальцы сновали по клавишам пишущей машинки, а не рояля.

Она взглянула на свои руки, но промолчала.

– Руки же погибшей свидетельствовали о том, что она никогда не работала, а я, уверяю вас, подобных белоручек видел в своей жизни немало… Я, повторяю, не сразу это осознал, а уж когда осознал, ногти красноречиво подтвердили мой вывод. У женщины, убитой в павильоне, ногти были длинные, ухоженные, выхоленные, какие бывают только у тех, кто проводит дни в праздности. Безупречный маникюр. Ни у какой секретарши, подруга она или не подруга, такого быть не может. Наоборот, у вас ногти коротко острижены, не заострены, и к тому же обкусаны.

Она перестала разглядывать свои руки и перевела невозмутимый взгляд на меня. С отсутствующим видом и словно бы уже не слушая того, что я говорил. Я на миг задумался, какие еще концы осталось свести с концами.

– В отеле мадам Ауслендер вы зарегистрировались уже под чужими именами? Я не ошибаюсь?

Она не ответила. В этом не было надобности.

– Игра, – сказал я.

Это слово будто встряхнуло ее, вывело из глубокой задумчивости.

– Может быть, – пробормотала она тускло. – Нынешний мир пренебрегает теми, кто играет.

– Теми, кто рискует играть, – поправил я. – И в первую очередь теми, кто дерзает превращать игру в искусство.

– Верно.

– Разница лишь в том, что для Веспер Дандас это была забавная эскапада, а для вас – тщательно разработанный план.

Она молчала. Я продолжил:

– Играя Шерлока Холмса, я научился ошибаться там, где ошибся убийца, останавливаться там, где остановился он, обдумывая следующий шаг. Видеть мир его глазами и размышлять как он, а не как я.

– Вас послушать – это так просто…

– О-о, нет. Особенно когда имеешь дело с женщинами.

– Да что вы говорите?

– Да-да.

– А что же происходит с нами?

– По какой-то таинственной причине, объяснять которую не мое дело, вы не всегда движетесь по прямой. Даже самые умные женщины преследуют несколько целей одновременно. И от этого производят впечатление людей легкомысленных, своенравных, капризных, меж тем как на самом деле они…

Она засмеялась тихо, но я услышал:

– Опасны?

– Да, быть может, это подходящее слово. Им не удается сохранять душевное равновесие и объективность суждений, потому что зачастую они слушаются одновременно рассудка, сердца и матки. Но если они ранены и решают ранить в ответ, то обретают восхитительное, а порой смертоносное хладнокровие. И становятся совершенными.

– Вы видите меня такой?

– Глядя на вас, я вижу раненую женщину.

На этот раз она задержала на мне взгляд. Дымчато-серый цвет ее глаз сделался стальным.

– Вы научились этому в кино?

– Я научился видеть, потому что умел смотреть.

– И ранить тоже?

Я не ожидал такого комментария и ответил не сразу. А она теперь смотрела на меня иначе.

– Должна признать, что у вас великолепное зрение.

– Спасибо. Но вот чего я до сих пор не понял – как это ваша подруга пошла на такое? И так проложила вам дорожку к цели. Согласилась сойти за вас, а вас выдать за себя… Что ее к этому побудило?