Во время глобальной пандемии коронавируса стала ясно, что все надстройки, в том числе нравственные, рушатся. Побеждает только самое необходимое человеку для существования – еда, вещи первой необходимости и медицина, а остальное, обслуживающее, развлекающее и совершенствующее личность, на время отмирает. Богатеют только владельцы фармацевтических компаний и информационных технологий, протянувшие виртульные щупальца по всему миру. Антиваксеры прозревали, что под видом прививки граждан чипировали, таким образом прослеживая каждый их шаг.
Государству не хватало средств для поддержки бизнеса в непроизводственной сфере, оно только драло налоги – больше половины кровных, заработанных изобретательной энергией Димы. В молодости у него была непризнь к бездушию государства, видевшего своих подданных единицами, как среднюю температуру по больнице. Он не участвовал в протестах, но всегда был на стороне оппозиции. Хотя думал, что политика – это глупость человечества, считающего себя молодым и бессмертным. Он никого не винил в своих несчастьях – не было идиосинкразии ни к социальному строю, ни к власти. Считал, что ему самому не хватает ума и сил, чтобы раскрутить свой бизнес. И соратников умнее его.
В угнетающее время глобальной пандемии, когда стало невозможно выходить на улицу компанией больше пяти человек, работающий пенсионер Дима, сидя дома «на удаленке», оказался без работы, поскольку заказчикам стало не до оценки качества их продукции. Он лишь сдавал в налоговую пустые отчеты. Так было почти со всеми его партнерами, занятыми в непроизводственной сфере.
Иногда заказчики возникали, и ему было страшно и стыдно, что почти умершая организация выдает сертификаты, чтобы выручить хоть какие-то средства для поддержания штанов.
6
Уйдя на пенсию, Дима вдруг открыл новый хрупкий мир, о котором и не думал в вечной беготне здорового человека: мир пожилых людей, сидящих на скамеечках во дворе, и среди соседей по лестничной клетке. Как, например, незаметная Катя, тихо прячущаяся в своей квартирке и постоянно закрывающая общую дверь на лестницу, потому что у нее, якобы, постоянно крали то ее копейки, то рваные простыни. Она жила так словно виноватая, и когда заходил пышущий здоровьем сын и ругал ее за глупость и деменцию, она совсем замирала.
Катя постоянно, как на работу, выходила во двор с кульком зерен, и ее окружала туча воробьев, – горстями рассыпала зерна, и птички у ее ног дрались за добычу.
Новый мир Дима заметил и в тех одногодках, кого встречал ежедневно, они вдруг обнаружились стариками. Не заметил, как оказался в их положении.
Вот и он перешел в «возраст дожития»!
Иногда бывшие друзья-партнеры заходили к нему.
– Как ты постарел! – ахали они, глядя усталыми глазами на изможденных лицах.
И заговаривали о своих грандиозных проектах, так, словно только вчера обсуждали планы их продвижения.
____
Друзья постепенно отдалились, замкнувшись на самоизоляции. Однажды Дима позвонил в офис к Паше Домашневу. Там кто-то трагическим голосом сказал:
– Нашего президента не стало.
И помолчали.
– Не знаем, что делать. Весь бизнес был на нем, а теперь все обрушилось.
Дима тихо положил трубку.
Коля Караваев целиком ушел в создание консорциума по Всемирному чистому земледелию, витал где-то в будущем, и там пропал. Во всяком случае, дозвониться до него Дима не мог. А общий друг Нелепин вообще закрылся в своем кабинете, видимо, разрабатывая свою философию времени.
Политолог Игорь, которого объявили иностранным агентом, уехал за границу. Говорили, он где-то в Бостоне, но найти его Дима не смог.
____
В молодости у Димы было много соблазнов, но теперь осталась только одна привязанность – его жена. Она одна жалела его и заботилась о здоровье.
Внутри у него все взбрыкивало от радости близости с ней.
– Ты куда? – спрашивал он, не желая, чтобы она уходила.
– В аптеку.
– Не уходи! – просил ее, как мальчик, не желавший, чтобы мама уходила.
Неожиданно случилось что-то немыслимое: жена заразилась ковидом, и после мучительных процедур на апарате искусственной вентиляции легких умерла. Когда жены не стало, Дима ничего не понимал, только старался ощутить за спиной что-то грандиозное, которое было опорой всегда. Но пришел домой, окинул взглядом пустые комнаты, где недавно обитал дух жены, где лежал на кровати, и она перед сном приходила целовать его лицо теплыми губами. Жизнь отшуршала, как платье твое.
Куда-то провалилось надежное плато, которое всегда оставалось, что бы в его жизни ни обрушилось. За пределами бесконечной близости жены у него никого не стало – все чужое, бездушное.
Он вдруг ощутил, что жизнь кончилась, как будто оторвали от всего, чем была наполнена жизнь, и упавшее мощное дерево обнажило свои страшные оголенные корни. Осталась только холодная неприязнь к бытию, губящему зазря жизнь. Оказалось, Дима всю жизнь подчинялся, плыл по течению, и только теперь осознал, что исцеляться уже поздно, не только где-то в вольной ощупи сознания, но и просто физически.
Иногда звонили знакомые по работе, откуда-то из бодрого далека спрашивали:
– Дима, ну как ты? Держись.
7