Последнее путешествие. Повесть

Стюардесса принесла еду в целлофановых пакетах. Сосед справа незаметно вынул из портфеля между ног бутылку водки, налил под сиденьем в стакан и выпил, двигая кадыком, а потом жадно принялся за еду.

Девушка не притронулась к еде. В ней было что-то скорбное, она напомнила ему худую стройную красавицу, встреченную им в неприкаянной молодости. Та покорно поддалась ему, и он привел ее домой и воспользовался ею, почему-то чувствуя угрызения совести. После расспросов она скупо сказала, что рассталась с любимым парнем, ушедшим в армию. И ушла, отказавшись дать адрес…

– Летите домой?

Она обернулась к нему, стеснительно, как к неопасному старику.

– Не знаю.

И на его немой вопрос доверчиво ответила:

– У меня никого нет.

Что-то горькое в ее тоне тронуло Диму.

– Вы летите на высоте восемь тысяч метров от земли! Как-то не к месту так говорить.

Видно, ей хотелось выговориться, и Дима был дедом, кому ничего от нее не нужно.

– Ребенок у меня умер. Чем жить?

Если бы рядом был мужик, Дима мог сказать что-то сочувственное. Но для женщины, потерявшей ребенка, это было невозможно. Ей действительно нечем жить.

Он почему-то вспомнил: недавно, лютой зимой ночью сонный увидел в окне во дворе женщину в широкополой шляпе, неподвижно сидящую на скамейке, всю съеженную. Что-то в нем екнуло, в доме напротив, откуда она пришла, в окнах горел свет. И он заснул. Потом, словно что-то беспокоило, спросонья снова глянул во двор – она уже лежала на снегу, страшно распластавшись черным пятном. Окна в соседнем доме стыдливо потухли.

Какую трагедию она пережила? Почему никто из близких не вышел? Его мучила совесть, что не отозвался, не привел домой, не согрел.

– И я потерял все, – признался Дима в том, в чем никому бы не признался. – Но почему-то еще живу.

– Чем можно жить? – спросила она, в ее глазах была та же глубина печали, волновавшая его.

Когда он увидел ее, показалось, что он не один. И постепенно его депрессия стала уходить. А ведь казалось, что это уже навсегда.

– Наверно, вот этим, – кивнул он в иллюминатор. Там, вверху плыли белые облака, а внизу низкие сопки, густо покрытые тайгой. Там всегда была загадка, которую не отгадает никогда. Ах, вот она, Восточная Сибирь – сплошные блюдца вод – озер железистых, но эта, не годна для жизни ширь, таит для небывалой рыбы нересты.

Внизу мириадами серебряных черточек-домов проплывали города, возвращая его к себе. Как долго бродил, подобно лимитчику, вдали от родины!

Она безучастно глянула в иллюминатор, разочарованная разговором.

– К чему ваша философия? Знаете, что моя дочка сказала перед смертью? «Самое страшное – это когда дышать нечем».

Он не знал, чем утешить ее, и отвернулся. У него уже не было зависимости от присутствия людей.

8

Дима открыл другую страну, о которой забыл с детства. Это был маленький местечковый рай – парк рядом с его домом, с отдыхающими из окрестных домов, некогда вышедшими из провинции в обособленный город индустрии и торговли.

Была весна, и деревья только еще начинали цвести, покрываясь мелкими желтоватыми листочками. Огороженный дуб решетчатый с могучим стволом и стройной кроной в вышине, судя по табличке, реликт трехсотлетней давности, стареющий удивительно здоровой красотой, еще влажно темнел голыми ветвями. Он был похож на крепкого кряжистого старика, который проживет еще столетия.

Это был, конечно, не Гайд-парк или Булонский лес, где гуляли степенно ступающие пары в цилиндрах и кринолинах. Проносились мимо лихие девицы на роликах, проходили мимо молодые люди в беспроводных наушниках, разговаривающие сами с собой. Брели мимо старики и старушки с посохами или гребущие палками для ходьбы по-скандинавски. Трусили старики в обвисших трениках, возбуждая стоячую кровь. Проходили мамы, дети прыгали вокруг них, кружились на самокатах с мигающими колесиками, под окрики родителей, на детской площадке копались лопатками в песке, роились около спортивных сооружений. Что было в их головках? Он уже представлял смутно. Младенец любит весь мир, а старик – жалеет его.

Отчего обыватели стремятся уехать на отдых, и подальше? Наверно, наступает усталость от неуемной беготни на месте за успехом, усталость от увиливания между струйками, и душа требует полного освобождения. Но сейчас, из-за пандемии и обнищания люди повалили в захламленные массивы лесопарков и аккуратные детские парки, недалеко от своих жилищ.

Это была новая неизвестная жизнь, в ней не было никакого упадка, словно они совсем из другой, квантовой эпохи.

Дима ходил, перемогая слабость, кругами под высокими дубами и липами, по цивилизованным дорожкам, устеленным плитками. Странно, еще недавно не замечал, как ходил, весь устремленный в нечто удаленное от тела, а теперь весь сосредоточен на правильной походке, чтобы не упасть, тяжело дыша. Куда-то девались все мысли, все уходило в переживание трудности ходьбы.