– Может, пора снова позвонить сержанту Цою? – спросил Мигель с пассажирского сиденья. – У нас же есть показания против мистера Пака, верно? Он преследует миссис Бэк и, очевидно, приезжал к квартире твоей мамы.
– Думаю, если бы миссис Бэк хотела, она бы уже позвонила в полицию, – заметила Марго. – Может, она боится, что он ей отомстит?
– Но, если он все-таки замешан в смерти твоей мамы, разве это не повод забеспокоиться?
– Мы пока не знаем наверняка. Надеюсь, миссис Бэк придет сегодня в церковь, тогда мы сможем рассказать ей о том, что хозяин видел мистера Пака у маминой квартиры. Даже не придется упоминать официантку и ее слова о том, что он купил ресторан и преследовал миссис Бэк, верно? Спрошу ее о мистере Паке и можно ли сообщить о нем полиции. Просто не хочется ей навредить. – Марго вздохнула. – Хотела бы я… обойтись без всего этого. Мне все кажется, что я отстаю, недостаточно быстро действую. Я никогда не…
– Марго, ты на прошлой неделе болела, – напомнил Мигель. – Твоя мама умерла, и ты только что выяснила личность своего отца – это тот еще стресс, буквально для кого угодно.
На глаза навернулись слезы.
– Чудо, что после всего пережитого ты все еще держишься. Ты крепкий орешек.
Марго впервые поверила таким словам. Раньше она считала себя слишком чувствительной, боязливой, пассивной, однако Мигель был прав. Выдержка досталась ей от мамы. Мама была смелой – переехала в другую страну, не зная языка, культуры и законов, влюбилась и даже сумела самостоятельно вырастить дочь.
Что касается Марго, то за минувшие пару недель она в одиночку моталась по квартирам незнакомцев, продала мамину лавку, противостояла полицейскому – месяц назад она и вообразить не могла, что способна на подобное. Ее жизнь тогда казалась такой банальной: она избегала Джонатана, своего коллегу, с которым у нее был роман в прошлом году, перебирала нескончаемые горы бумаг в офисе начальника, просматривала бесконечные анкеты знакомств в интернете, вычитывала и скрупулезно корректировала флаеры для информационной рассылки. Теперь же она колесила по Лос-Анджелесу в поисках правды о себе, правды о своей маме – о ее жизни и смерти.
– Кстати, когда я заболела на прошлой неделе, – начала Марго, – у меня было смутное подозрение… Знаю, я похожа на параноика, только мне показалось, будто тот парень – сексапильный водитель, помнишь? – будто он отравил меня. У чая был странный привкус.
Мигель ахнул, прикрыв рот рукой.
– Клянусь, я подумал о том же, когда ты мне сказала! Я просто не стал тебе говорить, чтоб не пугать.
– Черт! Нельзя доверять настолько красивым людям.
– Ты собираешься и ей позвонить? Миссис Ким, я имею в виду? В смысле, знаю, все это может быть не связано, но… Думаю, если ты хочешь побольше узнать об отце… Или ты слишком напугана?
– Нет, я ей позвоню. Думаю, после праздников она немного придет в себя. – Марго вздохнула. – А пока, пожалуй, лучше найти миссис Бэк. Она единственная может знать о другой семье мамы, о муже и дочери. И как бы она снова не исчезла из-за проклятого мистера Пака.
Объехав квартал несколько раз в попытке припарковаться, они втиснулись в крошечное место в опасной близости к гидранту – впрочем, тот казался нерабочим. Наконец они поднялись по ступенькам и вошли в церковь в испанском стиле, заполненную семьями, одетыми в лучшие наряды. Склонив головы, все слушали ирландского священника, читающего молитву по-корейски.
Марго с Мигелем примостились между незнакомцами недалеко от входа и прислонились к холодной стене. Запах ладана, затхлых книг и пыли смешивался с разнообразными ароматами, исходящими от людей, – приторная смесь цветов, вечнозеленых растений и специй.
Обилие ощущений – молитвы и псалмы, цветные фрагменты витражей, которые в вечернее время едва просматриваются, ритуалы и обычаи в этом месте сливаются вместе, связывая чужаков в единое целое. Вот почему мама возвращалась сюда каждое воскресенье – чтобы погрузиться в эту атмосферу и, не говоря ни слова, даже не глядя ни на кого, стать частью чего-то большого, чего-то значительного.
Последний раз они с мамой поссорились из-за церкви, когда Марго было пятнадцать или шестнадцать, ее бунтарский настрой и напор пугали маму. Примерно тогда же Марго совсем забросила изучение корейского – в том возрасте только демонстрируя непокорность, она чувствовала себя живой. И все в маме – ее чужеродность, ее бедность, ее бессилие – стало лишь зеркалом того, кем Марго не хотела быть или стать в будущем.
– Я не верю в бога, – сказала тогда Марго по-английски, моя посуду после ужина. – Я не хочу завтра идти в церковь.
– Не веришь в бога? – переспросила мама по-корейски, вытирая стол. – Ты знаешь, что происходит с людьми, которые не верят в бога?
– Разумеется.
Мама подошла к Марго, загоняя ее в угол.
– Хочешь попасть в ад?