Последняя любовь Екатерины Великой

– Я-то что? – разводил руками Ланской и принимался успокаивать княгиню, уверяя, что государыня – лучшая бабушка, какая может быть, оставлять с ней мальчиков не просто безопасно, но и желательно. А время в путешествии пролетит быстро, зато сколько можно будет рассказать сыновьям! – Я так жалею, что не имею возможности поехать с вами! Столько всего увидеть, со столькими людьми побеседовать!

Павел Петрович как-то странновато посмотрел на опального фаворита и усмехнулся:

– Я государыню вчера спрашивал, не взять ли вас с собой. Она ответила отказом, мол, самой нужен. А к чему нужен, коли рядом Мордвинов есть?

Мария Федоровна сверкнула на мужа глазами, тот понял, что последнее сказал зря, и постарался поправить:

– Но она мигренями жестоко мучается.

Эта фраза заслонила для Ланского все остальное и Мордвинова тоже. У Екатерины мигрень! Он знал, что нужно сделать, когда государыня страдает головными болями. Нужно взять ее голову на колени и ласково гладить волосы, перебирать прядку за прядкой, пока не пройдет. Знает ли о том Мордвинов? Вдруг не знает?!

Ланской едва вытерпел до конца визита великих князей и бросился писать Перекусихиной с советом подсказать новому фавориту, как сделать, чтобы облегчить боли государыни. Написал, едва отправил, как поутру из Петербурга примчался нарочный…

Государыню действительно который день мучила невыносимая мигрень. Перекусихина чувствовала себя даже виноватой, но только в том, что сказала все неосторожно, а не в том, что вообще сказала. Она уже ждала опалы, а пока таковой не было, усердно ухаживала за государыней.

Екатерина лежала, туго перевязав голову и время от времени прикладывая к вискам смоченную уксусом повязку. В спальне царило молчание, и Мария Саввишна, и Захар двигались на цыпочках, говорили шепотом, зная, что каждый звук, каждый стук отдается в голове их хозяйки болью.

– Маша, подойди…

Голос слабый – видно, измучена сильно.

– Да, матушка.

– Мордвинова позови…

Перекусихина не смогла сдержать неприятного изумления: еле жива, к чему любовника звать? Да и после того, что о Ланском ей рассказала, так-то вот почти сразу…

– Позови, позови, поговорить хочу…

Фаворит пришел быстро, знал, что отлучаться без разрешения нельзя, а уж к вечеру тем более. Но, услышав от камердинера, что хозяйка больна, явился не в шлафроке, а в форме, только мундир расстегнут. Но готов либо застегнуться, либо скинуть очень быстро, стоит только повелеть.

Не повелела, протянула слабую руку, позвала к себе:

– Сядь, поговорить хочу.

Он присел рядом с постелью в услужливо подставленное Захаром кресло, гадая, чем вызвана нежданная встреча.

– Ты меня прости, Николай, от отчаяния я тебя к себе позвала. Не надо бы… Волен ехать куда хочешь, деньгами и почестями не обижу… Хочешь, за границу года на три?

Отставка! И так быстро! Месяца не прошло, как его к этой спальне приблизили, и вот тебе! Горло молодого человека сжала обида – за что?!

– Ты всем хорош, только сердце у меня другому отдано. Честно скажу, со зла Сашу от себя отправила, а теперь не могу. Ни тебе лгать нельзя, ни мне. Свободен ты, Николай Семенович, прости меня за душевную злость такую.

– Прошу только за границу не отсылать, Ваше Величество, лучше в армию. Никогда никому слова не скажу о своем фаворе, клянусь!

Екатерина посмотрела на него долгим внимательным взглядом, потом кивнула:

– Верю. Иди.

Конечно, она постаралась отблагодарить мимолетного любовника, как благодарила всех, кто оказывался с ней рядом на ложе, пусть и совсем ненадолго. Николай Семенович сдержал свое слово, он никогда и слова не произнес о своем нечаянном возвышении и отставке и известность приобрел совсем не как минутный фаворит, а как боевой генерал.

Следующим Екатерина распорядилась позвать Потемкина. Перекусихина уже немного струсила, она понимала, что если Григорий Александрович узнает, кто именно его выдал, то житья не даст. Императрица, видно, поняла этот страх, чуть усмехнулась:

– Не бойся, не скажу, откуда знаю.

А вот Потемкин пришел в халате, под которым явно не было нижнего белья. То ли по привычке, то ли решил, что возвращен хоть на ночку в фавориты (и такое ведь бывало).

– Гришенька, ты б оделся, не ровен час простынешь.

– Тепло, – поморщился Потемкин, поняв, что в постель не зовут. – Как голова, Катя?

– Болит… Скажи, тебе Ланской деньги давал?

Потемкина просто так не возьмешь, пожал плечами:

– Не помню… Да мне много кто давал… – Но он уже сообразил, о чем речь, а потому пошел в атаку: – Все, Катя, благодарили за то, что к тебе приставил, а особливо за то, что сначала лоску придал. Ведь любой из них кто был до меня? Деревенщина, даром что дворяне. Я каждого обтесал, огранил, как бриллиант, вот и получились красивые и умные мальчики. Для тебя, Катя, старался.

Губы Екатерины чуть тронула улыбка:

– Я тебе за то благодарна. Меня другое интересует. Ты Ланскому поместье свое продал?

– Ну, продал, – чуть поскучнел Потемкин.

– Знал, что у него денег на то нет?