Последняя любовь Хемингуэя

Библиотека насчитывала пять тысяч томов. В основном классика и книги, подаренные авторами. Так называемые триллеры и тэки – детективные и сенсационные романы, Хемингуэй не любил, называя их мутным океаном, в котором невозможно разглядеть не только душу, но и внешность героев.

В этом доме Хемингуэй проживет двадцать лет – двадцать лет неуклонного упадка и только одного взлета. Здесь почувствует приближение старости и испытает страсть последней любви к Адриане Иванчич, и разлуку с ней. Остро ощутит разрыв с близкими друзьями и появится мысль о самоубийстве. Здесь начнет ему изменять перо, но мир захлебнется от радостного чтения «Старика и моря». Проживая на Кубе, писатель станет Нобелевским лауреатом.

Здесь он почувствует собственное бессилие перед рекой жизни и невозможность грести против течения. Отсюда он уедет навсегда, навстречу своей гибели и бессмертию.

Прислуга Финки вспоминает, что, уезжая в последний раз, навсегда, из «Ла Вихии» Хемингуэй плакал…

2

Этот сентябрьский вечер во «Флоридите» прошел для Хемингуэя, как обычно. В компании друзей было выпито изрядное количество двойных дайкири без сахара и настроение было приподнятое. Леопольдина так умело поддерживала разговор, что Хемингуэй не выдержал и, положив ей руку на мощное бедро, пьяно произнес:

–Ты все еще хороша, Умница Лил!

–Не говорите так, сеньор Эрнесто. Я стала такая толстая, что даже самой стыдно.

–Ты очень симпатичная толстушка.

Цвет ее кожи напоминал слоновую кость, только с оливковым, розово-дымчатым оттенком, если слоновая кость бывает оливковой. Ни у кого больше Хемингуэй не встречал такого дымчатого тона лица, чуть переливающегося в прозелень.

Джозеф Драйвер, местный миллионер, немедленно поддержал Хемингуэя:

–Лил. Ты великолепна, как и двадцать пять лет назад, когда мне было сорок.

–Мне все равно стыдно, когда я прохожу через бар. Переваливаюсь, как утка или обезноженная китаянка.

–У тебя это получается красиво, плывешь, точно корабль. – Сказал Хемингуэй, не убирая руку с ее бедра.

Умница Лил понимающе и мило улыбнулась в ответ на комплимент и Хемингуэй увидел, что вокруг лба и вдоль пробора волос у нее вылезла седина.

«Старушкой стала, Лил. – Мысленно посочувствовал он ей. – Надо дать ей денег на покраску волос».

Он по старой дружбе выручал ее иногда деньгами.

–Расскажи нам что-нибудь, Лил? – Попросил опьяневший Драйвер.

–Что мне вам рассказывать? – Улыбнулась темными глазами Лил. – Это вы мне по ночам рассказываете о своих огорчениях и плачетесь. И я обязана вас слушать. Даже ваши ужасные, как вы считаете, истории. Сеньор Эрнесто, вы давно не рассказывали мне о своих огорчениях.

Хемингуэй убрал свою ладонь с ее, обласканного десятками тысяч мужских рук бедра, и ответил:

–Мне не станет лучше, если я расскажу тебе о своих заботах. От этого мне всегда становится хуже. Я, наверное, поеду домой. На сегодня хватит.

–Эрнесто! Подожди. – Отозвался Драйвер. – Может, возьмем с собой Леопольдину, и поедем ко мне?

–Не говори гадостей, Джо. Я еду домой. А ты Умница желаешь побыть с этим стариком?

–Эрнесто! Я еще крепок. Не обижай меня.

–Да, сеньор Эрнесто. Двадцать пять лет назад он был крепок. – Ответила Леопольдина, довольная, что у нее сегодня будет работа. – Он ведет себя очень порядочно в постели. – Поддержала, таким образом желание Драйвера, Умница Лил.

–Еще по двойному дайкири без сахара и со льдом. И я уезжаю. – Распорядился Хемингуэй, обращаясь к бармену. – Последней порцией угощаю я.

–Нет. Сейчас моя очередь угощать. – Возразил пьяный Драйвер. – Скажи Лил?

–Сейчас моя очередь угощать вас. – Ответила Умница Лил. – Позвольте, сеньор Эрнесто, от вашего имени угостить вас?

–Тебе все позволено, Умница. – Ответил Хемингуэй. – Не обижай только Джо.

–Со мной рядом все мужчины чувствуют себя мужчинами. Вы разве не поедете с нами, сеньор Эрнесто?

–Нет. Я уже пошел. – Хемингуэй медленно допил дайкири и, кивнув ласково Леопольдине, попрощался за руку с Драйвером.

В машине он сел рядом с шофером, мулатом Хуаном, и машина двинулась в сторону «Ла Вихии». Хемингуэй пьяно рассуждал, обращаясь к шоферу.

–В нашей, чертовски паскудной жизни, надо найти силы, чтобы справиться со всем тем, что выпадает тебе на твою паршивую долю. Понятно, Хуан?

Слуг, если так можно выразиться, Хемингуэй считал членами своей семьи. Оставались у него работать только те, которые любили своего хозяина и которым он полностью доверял. Впоследствии все они с большой любовью вспоминали своего Папу, и никто не припомнил ему капельки зла за время службы.

–Понятно, Папа. На вас в Европе выпало много нехорошего. Все знают об этом.

–Да. То, что случилось со мной в Венеции, со всяким может случиться. Человек не для того живет, чтобы терпеть поражения. Запомни, Хуан, я победил.

–Да, сеньор Эрнесто. Мы все видим, что вы победили. А то, что вы написали в последней книге о молодой графине, так все было на самом деле? – Поинтересовался некстати шофер.

–Кто говорит? – Закричал Хемингуэй, и Хуан понял, что в разговоре с пьяным хозяином проявил излишнее любопытство. И он не нашел ничего лучшего, как испуганно ответить: