Последняя мистификация Пушкина

зав­тра, в вос­кре­се­нье, со­сто­ит­ся эта уди­ви­тель­ная свадь­ба, мы уви­дим ее в ка­то­ли­че­ской церк­ви; Алек­сандр и Воль­де­мар бу­дут ша­фе­ра­ми, а Пуш­кин про­иг­ра­ет не­сколь­ко па­ри, по­то­му что он, из­во­ли­те ви­деть, бил­ся об за­клад, что эта свадь­ба один об­ман и ни­ко­гда не со­сто­ит­ся. Все это по-преж­не­му очень стран­но и не­объ­яс­ни­мо; Дан­тес не мог по­чув­ст­во­вать ув­ле­че­ния, и вид у не­го со­всем не влюб­лен­ный. Кат­рин во вся­ком слу­чае бо­лее сча­ст­ли­ва, чем он[361].

Со­фья, на­до от­дать ей долж­ное, бы­ла при­стра­ст­на ко всем уча­ст­ни­кам драмы: к Пуш­ки­ну - за его «бе­шен­ст­во», к Дан­те­су - за не­раз­бор­чи­вость, к Ека­те­ри­не - за ее «бли­зо­ру­кое сча­стье», - по­это­му, не­смот­ря на склон­ность к зло­ре­чию, мог­ла че­ст­но оце­нить си­туа­цию: «Все это по-преж­не­му очень стран­но и не­объ­яс­ни­мо».

Пуш­кин убе­ж­дал всех, что Дан­тес не же­нит­ся, а тот яв­но го­то­вил­ся это сде­лать, хо­тя и без ви­ди­мо­го удо­воль­ст­вия. Но не с кис­лым же вы­ра­же­ни­ем ли­ца? Да и кто из же­ни­хов на­ка­ну­не свадь­бы ве­сел? Сам Пуш­кин чрез­вы­чай­но гру­стил. Кро­ме то­го, со­вер­шен­но не по­нят­но - ко­му вы­год­на бу­ду­щая свадь­ба? Во­прос этот не да­вал Со­фьи по­коя. Все по­сле­дую­щие дни она вни­ма­тель­но изу­ча­ла но­во­брач­ных, сле­дуя за ни­ми бу­к­валь­но по­пя­там.

В тот же день в Пе­тер­бург на свадь­бу се­ст­ры прие­ха­ли Дмит­рий и Иван Гон­ча­ро­вы[362]. Их мис­сия то­же не обош­лась без ма­лень­ко­го се­мей­но­го скан­да­ла, но об этом чуть поз­же.

На сле­дую­щее ут­ро, 10 ян­ва­ря, в вос­кре­се­нье, со­стоя­лось бра­ко­со­че­та­ние Ека­те­ри­ны Гон­ча­ро­вой и Жор­жа Гек­кер­на – для нас про­сто Дан­те­са. Об­ряд со­вер­шал­ся два­ж­ды - сна­ча­ла в рим­ско-ка­то­ли­че­ской церк­ви св. Ека­те­ри­ны, а за­тем и в Исаа­ки­ев­ском со­бо­ре. Сви­де­те­ля­ми бы­ли: ба­рон Гек­керн, граф Г.А. Стро­га­нов, рот­мистр Ка­ва­лер­гард­ско­го пол­ка Бе­тан­кур, пол­ков­ник то­го же пол­ка А. По­ле­ти­ка, и по­ру­чик Гу­сар­ско­го пол­ка И. Гон­ча­ров[363]. Ли­ца из­вест­ные - все так или ина­че свя­за­ны с ду­эль­ной ис­то­ри­ей.

Спус­тя два дня, пе­ре­ва­рив све­жие впе­чат­ле­ния, С.Н. Ка­рам­зи­на пи­са­ла брату:

Итак, свадь­ба Дан­те­са со­стоя­лась в вос­кре­се­нье; я при­сут­ст­во­ва­ла при оде­ва­нии ма­де­муа­зель Гон­ча­ро­вой, но ко­гда эти да­мы ска­за­ли, что я еду вме­сте с ни­ми в цер­ковь, ее злая тет­ка За­гряж­ская уст­рои­ла мне сце­ну. Из са­мых луч­ших по­бу­ж­де­ний, как го­во­рят, опа­са­ясь из­лиш­не­го лю­бо­пыт­ст­ва, тет­ка из­ли­ла на ме­ня всю желчь, на­ко­пив­шую­ся у нее за це­лую не­де­лю от не­скром­ных вы­ра­же­ний уча­стия; мне ка­жет­ся, что в до­ме ее бо­ят­ся, ни­кто не под­нял го­ло­са в мою поль­зу, что­бы по край­ней ме­ре ска­зать, что они сами ме­ня при­гла­си­ли[364].

За­гряж­ская по­ни­ма­ла, что Со­фья, одер­жи­мая лю­бо­пыт­ст­вом, на­хо­дясь внут­ри сва­деб­ной кух­ни, обя­за­тель­но най­дет ка­кие-ни­будь ог­ре­хи в ее ор­га­ни­за­ции или, то­го ху­же, при оде­ва­нии не­вес­ты за­ме­тит скан­даль­ные из­ме­не­ния в ее фи­гу­ре и по­де­лит­ся пи­кант­ной но­во­стью со свет­ски­ми ост­ро­сло­ва­ми, спо­соб­ны­ми ра­ди удо­воль­ст­вия раз­дуть из ме­ло­чи це­лую ис­то­рию. Ка­рам­зи­на встре­ти­ла ог­ра­ни­че­ние сво­ей сво­бо­ды с не­скры­вае­мым раз­дра­же­ни­ем:

Ты со­гла­сишь­ся, что по­ми­мо дос­тав­лен­ной мне не­при­ят­но­сти, я долж­на бы­ла еще ис­пы­тать боль­шое раз­оча­ро­ва­ние: не­воз­мож­но сде­лать на­блю­де­ния и рас­ска­зать те­бе о том, как вы­гля­де­ли уча­ст­ни­ки этой та­ин­ст­вен­ной дра­мы в за­клю­чи­тель­ной сце­не эпи­ло­га. Алек­сандр го­во­рит, что все про­шло наи­луч­шим об­ра­зом, но ты ведь зна­ешь, он по при­ро­де сво­ей не на­блю­да­те­лен.[365]

Не­воз­мож­ность ока­зать­ся в цен­тре со­бы­тий и про­ник­нуть в чу­жую тай­ну - вот что уд­ру­ча­ло Со­фью! И ка­кое ли­те­ра­тур­ное оп­рав­да­ние - дра­ма, сце­на, эпи­лог! Как буд­то речь шла о вы­ду­ман­ной ис­то­рии!? И по­че­му эпи­лог, ко­гда сю­жет еще не сло­жил­ся, и не по­нят­но – кто вы­иг­рал от это­го бра­ка? Со­фью не уст­раи­ва­ли спо­соб­но­сти бра­та - она все же по­доз­ре­ва­ла, что дра­ма не за­вер­ше­на. Она чув­ст­во­ва­ла ды­ха­ние стра­сти и скры­тое си­ло­вое на­пря­же­ние, но ее соб­ст­вен­ные на­блю­де­ния ока­за­лись вя­лы­ми и бли­зо­ру­ки­ми:

На дру­гой день они бы­ли у нас; на сле­дую­щий день, вче­ра, я бы­ла у них. Ни­че­го не мо­жет быть кра­си­вее, удоб­нее и оча­ро­ва­тель­но изящ­нее их ком­нат, нель­зя пред­ста­вить себе лиц без­мя­теж­нее и ве­се­лее, чем их ли­ца у всех тро­их, по­то­му что отец яв­ля­ет­ся со­вер­шен­но не­отъ­ем­ле­мой ча­стью как дра­мы, так и се­мей­но­го сча­стья. Не мо­жет быть, что­бы всё это бы­ло при­твор­ст­вом: для это­го по­на­до­би­лась бы не­че­ло­ве­че­ская скрыт­ность, и при­том та­кую иг­ру им при­шлось бы вес­ти всю жизнь! «Не­по­нят­но»[366].